Пусть даже застывшие слезы
Безкрайних, безжизненных льдов,
Пусть даже железные розы,
Зиявших за нами следов

Забудут - ползи в одиночку
По ржавому краю пути -
Ты должен последнюю точку
До скользкого дна доскрести.

Ты должен - весь выпитый воздух,
Все отблески сини в стекле
Забыть - как неверные звезды,
Манившие нас по земле.

Мелодией горькой и гордой
Твой контур прорвется во тьму -
Лишь вечности львиная морда
Склонится в рассветном дыму.

Без глупых сомнений - так нужно -
За всхлипом пластинки вдали,
Вдоль неба усмешки жемчужной,
Вдоль черной усмешки земли.

Перед хрупкой тоской городского ночлега
Мы сегодня - блистательно, страшно - равны,
Опаленные пальцы касаются снега,
Как навек онемевшей струны,

И со дна - как немое признание, липко
Обступающий потяжелевший язык -
Никуда не зовущий, все помнящий привкус
Навсегда не дочитанных книг.

Эта ночь в развороченной светом квартире
Ничего на земле не исправит - опять
Час придет - и уйдет, и в разбуженном мире
Я не знаю, кого как назвать.

Пусть последней попыткой остаться живыми,
Уходящей кометой в свинцовом мозгу
Будет это негромкое, тусклое имя -
Отпечаток души на снегу.

Сквозь застывшее сердце, сквозь звездное небо -
По губам ускользающей лодкой виска,
Кисловатым обломком забытого хлеба -
Или книгой, умолкшей в усталых руках,

Или кромкой... - и сгусток вечернего света,
Как с обрыва развеянной родины гимн -
Так останемся - эхом, и небом, и ветром -
Ведь едва ли останемся чем-то другим.

На светящейся линии нежно гарцуя,
Омывая манжеты безцветным огнем,
С проходящей над миром звездой - потанцуем,
Уходящей - как давней знакомой, кивнем.

И по-детски вздохнув над сломавшимся веком,
Подступившему утру поднимем засов -
Все, что нужно живым - это странное эхо
В обвалившемся мире оставленных слов.

Смешную мечту
протаскал в городской немоте,
Шагнул в высоту,
оставляя на свете лишь тень -

Вот краткая боль -
и умолкшая груда оков,
Вдохни - пред тобой -
целый мир, где не пишут стихов!

Искрящийся куст,
зимний воздух завязан узлом -
Здесь любят на вкус,
а не как ты привык - на излом,

Но вот - ты спасен
от пожара кружащихся лет -
Купи же на все
в кассе вечности белый билет,

Знакомый, как пот,
как в зубастых ботинках - вода,
Не плачь - пароход
третий век не заходит сюда.

Допьем этот вздох,
как пьянящий пассаж на трубе,
А третий гудок -
не надейся - он снится тебе!

Я знаю: до съеденной соли не ново,
Но выберем город на карте - любой -
И словом останется каждое слово,
И болью останется первая боль,

Пусть все безразлично, и немо, и серо,
Но обручем времени стянет виски -
И нам от безсмертья останется мера -
И толстая корка дорожной  тоски.

Пусть кто-то дохнет на иные страницы,
И кто-то - шагнет на иные пути,
Лети, моей плоти бумажная птица -
Нам  мало осталось, но надо - лети.

Ты близишься, час - окрыленная тленность
Над полем взывает простывшей трубой,
Все собрано в путь - лишь одну современность,
Никто никогда не уносит с собой.

Переплетения улиц - как вены,
Вечер - как давняя рана врага,
Времени мысль, облеченную в стены,
Дерзко читаю - еще по слогам,

Над застывающей бездной земного,
Знаком раздавленной птицы шепча -
Первое или последнее слово -
Точно стучащийся в дверь без ключа,

Миром, где жить уже вобщем-то нечем,
По замерзающим граням мечты -
Мы понесем потускневшие речи -
Так отступающий рушит мосты.

В электрическом мраке,
не в силах проснуться другими -
Откупись многоточьем -
и, может, досмотришь свой сон:
Есть у каждой подъездной собаки
какое-то имя,
Только нас раздирают на клочья
десятки имен.

И, уже не решая,
что миру ответить на это,
О ненужные строки
жестокие губы стерев -
Укатившись, как шарик
безжизненно-желтого света,
Навсегда одиноки,
растаем в одном январе.

Не меняя привычек,
уже не заметишь, как скоро -
Не щербатый комод
надоевшего моли тряпья,
Не бродячую притчу,
не статую командора -
Нас с тобой позовет
расшалившийся комедиянт! -

И потащим угрюмо
чугунные фалды империй,
С наслажденьем пугая
взмывающих галок дожди -
Будет время подумать,
померзнув под собственной дверью,
Что пиеса другая -
и лучше туда не ходи.

Выходит, все забыл -
не вздрогнул, не ответил,
К стеклянному плечу
припав больным плечом -
Брось камушек судьбы
туда, где только ветер,
Поплачь чуть-чуть -
и больше не при чем.

Все кончилось - глаза
отмыты, как чернила,
И миг - еще живой -
задвинут на засов,
Звени, души вокзал
под скользкой коркой мира,
Я слышу твой
последний горький зов!

Что было, повторим -
от снов душа ослепла,
Зашла за серый дом
консервная звезда,
Да. мы построим Рим
из памяти и пепла,
Но даже в нем
не будем никогда.

Свинцовая книга пространства,
Которую слушал Кюстин,
Стальная звезда христианства,
Пронзившая нас до кости -

Какое грядущее племя
Погонит с земли эта плеть,
Какое нелепое время
Придет, чтобы это стереть?

Едва ли ты многое вспомнишь
Из вечно не читанных книг,
Но - чем безнадежнее полночь -
Тем явственно близок Жених,

И с самого голого брега,
Из теплых развалин мечты
Видней, как из черного снега
Встают ледяные цветы,

Как падает ржавая птица
В дымящийся след на песке,
Как лампа, сгорая, дымится
В никем не согретой руке.

Нам мира не сделать ни проще, ни краше,
Но - пальцы безпамятства не торопи -
Блажен, кого минула громкая чаша -
Он лучшую чашу научится пить,

Так надо - со склона - в неверные волны,
Чтоб с пеной отмылись земные пути,
До розовой корки изжитую полночь
Еще напоследок душой поскрести,

В каком-то почти неприличном азарте -
Изгоем, не позванным жизнью на пир -
Отметить слепящую точку на карте,
И кинуть на карту весь видимый мир,

За радость застыть перед хрупким пределом,
В беззвучии все еще раз повторив -
За право исчезнуть, послав каравеллу
Души на еще не разведанный риф.

Отсыпав безценность, отмерив безмерность,
За все заплатил медяками огней -
В душе еще теплится тошная верность,
Но с каждой безцветной зарей - холодней,

Мы разными были, и будем - любыми -
Раз вытекло в трещинку небо твое,
Что смысла впиваться в иссякшее имя,
За мертвое дело вздымая копье?

Визгливого времени вечным студентом,
Хоть скуке его теорем не дивись -
Нет, рыцарем, снявшим поблекшую ленту -
И наскоро сляпавшим новый девиз -

По корке лимонного, хрусткого утра -
За что умирать в этом мире? - живи -
Лишь сбрось со скулы два кристаллика пудры -
Осколки нелепой, ненужной любви...

Ни слова, ни света - лишь времени узкая дверь -
Не с первого раза - ну что же, хотя бы теперь -

Сквозь строй всех ошибок, со дна всех безумных высот,
Безмолвной железной махиной - в последний поход,

Меж клочьями пепельной пены теряется след,
Скитаются в сердце бездомные тысячи лет

Чуть двинулся берег - и яркая точка на нем,
Все кончилось? - что же, а мы с середины начнем,

Мы ту же безсмыслицу, ту же блаженную грусть
Над новым пристанищем дерзко прочтем наизусть!

И - как бы ни ныло, и - как бы нам не было жаль -
Оставим заре седины потеплевшую сталь.

В нас не было мира, и в мире нас - меркнущих - нет,
Прислушайся - ты очень ясно услышишь рассвет,

И скоро почувствует каждая точка твоя,
Как тихо по книжным ступеням идет Судия...

Словно с сердца печать ожидания смыло,
Вечность стала прозрачней - а правда - смогли б
В тесноте многократно открытого мира
Отыскать нам одним неизвестный пролив?

Видно время вернуться назад не успело -
Чуть петляющей струйкой по снегу стекла
В пальцах нывшая музыка этого тела -
И навек улетела в другие тела.

Мы распались по точке, нас смазало эхо,
Но, суровой звездой опалая виски,
Миг придет - и заплачет скрипичная дека
Просоленной душой корабельной доски -

Так по синим углам предрассветного храма
С каждым взмахом кадила вздымается сад,
Поманивший когда-то ушедших с да Гамой,
Не оставивших миру дороги назад.

Звезда чуть заметно кольнула - и скрылась от глаз,
Все горше и неотвратимей приблизился час,

Продвинулись звенья неведомой миру цепи -
Заря. Ты не спишь, мой Иосиф? - Не надо, не спи.

Слова стали льдинкой, земля меж перстов утекла,
Взгляни в направлении взоров вола и осла,

Снег вертится тающим тысячелетиям вслед -
Вздохни - и седой декорации города нет.

Пред тем, что сейчас наплывает из утренней тьмы,
Наивно-игрушечны звери, пещера - и мы,

Нет, время не кончилось, хлеб - еще хлеб, не забудь,
Мой верный Иаков, что будущей ночью нам в путь -

Царь алчет Младенца несытого ветра дырой
(Такая у иродов неблагодарная роль),

Царь мечется в черной тоске, набавляя года,
Которым из дыма предчувствий не встать никогда -

Вой, жалкая злоба - тебе лютовать только час -
Звезда напоследок кивнула - и скрылась от глаз,

Лишь, жадно отпив от немеющих уст синевы,
В уже неродную Персиду плетутся волхвы...