Прости, полувыжатой жизни цветастая шаль,
Уже не обновка, но в целом - еще не тряпье,
Из стен проступает картина, где мы - лишь деталь,
Лишь въедливый глаз антиквара заметит ее.

Мы скоро увидим - сквозь крупные хлопья вещей,
Сквозь кружево веток, впечатанных в зимний рассвет,
Сквозь гибнущий город, который не город вообще,
А только на долгой дороге дымящийся след -

Минуту, к которой с трудом подбирая слова,
В горение нового дня, как в бурлящую сталь,
На многие формы глаголов теряя права,
Отпустим в последнее плаванье эту деталь...

Ну вот все готово - пусть
Тихонько ноют узлы -
У всех, уходящих в путь,
Есть горстка белой золы,

Есть неуловимый свет
В стальной сети городов -
У всех, оставивших след,
Много других следов.

О прочем - давай потом -
На что оно беглецу? -
У всех, покинувших дом,
Была тропинка к дворцу.

Но что ж ты рвешься, душа? -
Терпи, влачи вещество -
У всех, кто делает шаг,
Был долгий путь до него.

Но вот - все ясней несем
Последней любви печать -
У всех, рассказавших сон,
Было, о чем молчать,

И даже - шептать в бреду,
И сжечь второпях дотла -
Не всех, видавших звезду,
Она до конца вела.

Вздохни - уходя, мы погасим на кухне звезду,
Пой, поезд, в отверстую вечность сорвавшийся в срок! -
Наш мир переполнен пустыми коробками душ,
Больными глазами никем не дочитанных строк.

На белом листе по ту сторону горькой весны
На точку со дна немоты обретаем права -
Завидую людям, которым слова не нужны -
Ведь я-то - увы - породил на земле лишь слова.

Но вот нас уносит сквозь памяти тусклую щель - 
Последний фонарь над последним перроном, дрожи! -
Мы так привыкаем к избитому кругу вещей,
Что шаг за него - и как будто уже и не жил.

Давай оттолкнемся от снега, сверлящего даль,
От черных травинок ни разу не сыгранных нот -
И времени гулкая, чуть синеватая сталь,
Сверкнув, покачнувшись, в ненужное сердце войдет.

Огнем искусственного цветка
Прохладно обожжена рука -
Так бейся ж, бейся, пустое время -
И жизни серая мишура -
Над сердцем, видевшем свет вчера -
Сегодня - молча сошедшем в темень.

Для всех есть место в вагонах дней,
Да только тесно душе моей -
О пестрый мир обдирая краски,
Она, как шар костяной летит -
И чуть мерцает в конце пути
Усмешка все испытавшей маски.

Ну что вы, вытянули билет? -
Другого входа у мира нет -
И кто предложит на выбор выход?
Над целой ночью молчит одна -
Никем не позванная - стена,
Лишь зимним дождиком плачет тихо...

Вот и вчерашние стены, как пену смыл,
Вновь нас несет через прежний - и новый - мир,

Поезд стучит костяшками по скуле,
Взор в неизбежность тонет в ночном стекле.

Сколько ж дрожать над медью смешных тревог? -
Купим обломок мира у этих ног,

Чтобы читать по жилкам, дышать, молчать -
Точно солдат, не властный сломать печать.

Ивы, косые крыши, подталый снег -
Вот и цена билету сквозь здешний век,

Рыбины глаз понуро висят в стекле -
Как я богат оставленным на земле! -

Радостным ветром, развеявшим сон и кров,
Эхом под масками мертворожденных слов:

Каждым случайным взором оставил шрам -
Каждым неверным вздохом порушил храм.

Корка сошла - я таю - в который раз -
Серым сиянием сладость отпивших глаз,

Семечком, тонущим в толще чужих планет,
Горьким движением губ, зацепивших свет

E.N.

В полночь расступятся пыльные волны книг -
Новую жизнь попробовав на язык,

Гордо поморщась (а впрочем - другой-то нет!),
В новые годы влетаем на красный свет,

Полны безумием птиц, угадавших юг,
Вспомним о нас, до безмолвия дальний друг,

Раз не омыть нам ноги в одной весне,
Может, хоть сны потопим в одном вине?

Если ж у вас не купить "Абукет Апсны" -
Просто накрой их скатертью тишины,

Просто повесь их в вечности на крючок -
Только, о том, что тонет сейчас, молчок -

Вот уже - занавес ржавым гуртом ворон,
Черному залу - прохладный, как сталь, поклон,

Больше оттуда - ни ветерок, ни луч -
Заперто небо - и тает в ладони ключ,

Все незаметно кончилось - подыши
На ледяную корку моей души,

Острому семечку, павшему при пути,
В снег телефоном розовым посвети...

Средь медленно ложащихся на дно
Немых вещей с вчерашнего ковчега,
Я видел век, окончившийся снегом,
И - долгий день, окончившийся сном,

И, может, как простреленное знамя
На замершую линию стволов,
Как ледяные руки на тепло,
Я понесу последнее "не знаю".

Пусть затворенный мир, как мертвый сад,
Сгорает в сером пламени рассвета -
Я буду лишь благодарить за это,
Незнанием последнего богат.

И - полно спорить с эхом полустертым -
Что плеск столетий, лилии и львы? -
Лишь зеркало, чтоб не открыть живым
То, что узнать разрешено лишь мертвым.

За нашим лучшим "навсегда",
Под выпитым до дна -
В родных дворах стоит вода,
В глазах слепит весна,

Сынок, ты выучил урок -
И выбрал в поле след,
На шее мечется шнурок,
На спину давит свет,

Все в мире просто и старо,
Все счастие - в пути -
Да, знаю - выпадет зеро -
Но не ропщи, крути!

Где прошлой радости угар -
Где прошлой боли вкус?
Да, адмирал - на Трафальгар -
Так точно - держим курс!

Звенящим ветром на весах,
Пустым жерлом в руке -
В свои земные полчаса,
Влетаем налегке,

О вечность обдирая грим
С уже изрытых щек -
Дотараторим, догорим,
Доверим - что еще?

Еще - на волос от конца -
Есть время - попроси,
Чтоб ту горошину свинца
До старости носил,

Чтоб помнил, как родной язык,
Тот всплеск железных глаз,
Что, разлучив на шаг, на миг -
Навеки свяжет нас.

Все вроде отмерил, о всем - передумал,
А главное - в сердце свалилось врасплох,
И стали не так уж потешны костюмы
И фразы несбыточно-давних эпох.

Но поздно - мы подняли пыльное знамя -
За все, что безстыдно желала душа,
За серую землю, которой не знали,
За воздух, которым нет силы дышать.

Мы чуточку жили - и вот уже тонем -
В блистании вечности, длившейся миг,
В листве и металле - в бездушном бетоне -
И в душном ряду недочитанных книг.

И кажется нам не дождаться рассвета,
Но - в жгучем падении сквозь вышину -
Быть может, нас сдержит то самое лето,
Страницы коричневых рук распахнув?

Нет, хрупкие краски его отсияли,
Осталось - лишь в первую вешнюю грязь,
Той самой земли, над которой смеялись,
Невидимой частью навек становясь...

Пусть тусклый всплеск последнего куплета
Мелькнет на стеклах взятых городов -
По пеплу остывающей планеты
Скользнув усталой линией следов,

Я знаю - время выбрало (меня ли?)
И снова - в утра тлеющую щель,
На сладостную пустоту меняя
Прекрасную безсмыслицу вещей.

Когда уйду, все сложится без трещин -
Ну что, вернуться горсточкой золы? -
А может, просто выродиться в вещи -
Комоды, чемоданы и узлы?

Я мог - с косой улыбкой иноверца -
Пройти сквозь все, но это - точка. Плачь -
Уже от жизни отскочило сердце,
Как от стены отскакивает мяч.

Да, забыл - что не в силах забыть, перепутал,
Скомкал имя, как прошлой надежды тряпье -
Что для сердца отметина этой минуты? -
Заживет, как и груды минут до нее -

Но, дрожа - и впиваясь в безсильные вещи,
Но с каким-то сладчайшим безумьем спеша -
В миг, когда нам останется жить только вечность -
Не ее ли последней отпустит душа?

И - паря над дымящейся пастью вокзала,
Забирая с собой притяженье земли -
Вам, взглянувшие вслед (это тоже немало
В нашем мире живущих мгновение лиц) -

Оставляю прозрачную точку опоры,
Беспокойное чувство земли вдалеке -
Только вам - как последнего рыцаря шпора -
Вспыхнет белая пряжка на рюкзаке.

Бумажные звезды с гуашевых туч
Содрали - но наш рассыпается ключ,

Как снежные стены, как ржавые крылья,
Воздетые к тусклому небу в усильи

Последним рывком долететь до весны -
Но судьбы в висках застревают, как сны,

В прозрачные корни опутав предметы -
Осталась для нас еще искорка лета? -

Нет, нам его одури даже не жаль,
Корявой чертой под грядущим - февраль,

И лишь темнота, облеченная в звуки,
Над нами сомкнет посиневшие руки.

Звезда наизнанку в безпамятстве вечности тонет -
Два камушка, взятых из чрева ушедшей волны,
Две темные лепты, лишенные в мире цены,
Пытаются как-то согреться в лиловой ладони.

И, снова входя в немоту застывающих рек,
В еще нераскрытые книги бездонного храма,
Нечаянным прикосновеньем струится по ранам
Еще неостывшая точка - еще человек.

И в мир, где ярчайшее счастье пронизано болью,
В безудержном - и безнадежном - восторге спеша,
Уже обжигаясь о воздух, другая душа
Взойдет вдоль отметин, забитых в пространство тобою.

И кровь, и вино поглотила бумага,
На пиршестве глаз опустели столы,
Иссохшее тело ржавеющей шпагой
На лестнице в вечность гремит об углы -

Нам выпало так - и другого не надо,
Лишь, время, сквозь щелочку жизни повей,
Как радуга тонким, дыханием яда -
Последнего дара любимой моей!

А все остальное - не в нашей ли власти?
Так выпрямись, сбрось налетевшие дни -
И ключик до горечи острого счастья
В зияющих ранах души поверни.

А - дальше - еще предрассветней и горше -
Базальтовым чудищем позван на пир,
Ты сам себе Цезарь - и сам заговорщик,
А там - может статься, что сам - и Шекспир.

Все ниточки спутало, подписи - стерло,
Тропинка - сквозь снег и века - напрямик,
Торчит из-под куртки стесняющий горло -
Совсем не из этой судьбы - воротник...

Уже все равно - посмотри, как вздымаются сны
Со дна ничего не сказавшей о счастье весны,

И тускло волнуется сердце - как будто ты властен
Сорвать никогда из земли не всходившее счастье.

Иди же сюда - к берегам застывающих рек,
Где мертвыми искрами вечности падает снег

Над миром, огнями стального заката объятым,
Одетым в безлистные ветки, как в стылые латы.

И - после всего - ты бы мог не жалеть ни о чем? -
Шар тонущей ночи надрезан фонарным лучом,

Свод тусклого света посыпался над головами -
Как многое мы называли чужими словами!

Но вот - семафором, кивнувшим: "отныне всерьез",
Остались алеть угольки наших собственных слез -

Над тающим краем обрыва, с которого смыло
Осколки когда-то такого привычного мира...

В предрассветном свинце - гиероглифы тел,
Тонут сны в застывающем сплаве,
Только белые шрамы на черном щите
Эти зимние ночи оставят,

Только руки в земле, только губы в крови -
Ведь углами созвездий изрезан!
Только пропасть, принявшая имя любви,
Отзывается гулким железом,

Свет ползет по щеке, как по хриплой струне,
Снег ложится на медное стремя -
Ты спешишь, мертвый всадник на мертвом коне -
Истекло твое тусклое время?

Не вздымает безумцев старинная речь,
Приключенья твои - невозможны,
И в безсчетных сраженьях зазубренный меч
Перекладиной вплавился в ножны.

Оскудел - что поделаешь? - кубок и сот,
Лишь - когда прорисуется утро -
По-сыновьи погладит чудак-рифмоплет
Тебя бросившей женщины кудри...

Хватит - пленки засвечены,
время - глупая сказка,
Что сталось? Лишь с кротостью
досидеть до конца,

Миг, подточенный вечностью,
как упавшая маска,
Нас оставил над пропастью
ледяного лица.

Что же мире, уменьшенном
черным шариком ока,
Примеряешься, целишься -
а все мчится во тьму,

И наскучившей женщине
предлагается локоть,
Чтобы с нелепого зрелища
не идти одному.

Как последние пьяницы,
в липкой пене земного,
В немоте современности
шумно топим сердца -

День придет - и останемся
с Пушкиным, часословом -
И с сомнительной верностью
стенам и мертвецам.

Безумно растянутым мигом
земного полета,
Неспешно дочитанной книгой -
кончается что-то -

Лишь сороконожкой трамвая
над ветром заблещем -
И вот уж уходим, скрываясь,
за старые вещи,

За время, за лунное пламя,
ушедшее в поры,
За снег, покрывающий нами
покинутый город,

По граням всего, что следами
на сердце - отпето,
По шаткой стене никуда не
несущих билетов,

По корке иссохшего хлеба
скитанья земного,
Но - знаешь - останется небо,
останется слово,

Где в сумерках теплилась строчка -
останутся дыры,
Останется алая точка
потухшего мира.

О всепожирающем сердце, о небе и соре -
Мы слышали все, ничего возразить не смогли,
Но что ты возьмешь за глаза, переплывшие море,
За губы, вобравшие серую муку земли?

Зажжем наши истины, как запыленные свечи -
И руки пред страшным молчанием сложим крестом,
Холодная звездочка - детской зацепкой за вечность -
Еще до утра повисит над усталым мостом,

Еще полчаса - и мы вновь заскользим над веками,
Вполне понимая все прочее (кроме любви),
На зеркале в тесной передней оставив дыханье,
В комоде - перчатку, и след твоей бритвы в крови,

И пусть нам из толщи пролистанных судеб приснятся -
Как бурые листья - разбитые солнца в пыли,
Но с каждой зимой все смешнее чего-то бояться -
И все тяжелее держаться за точку вдали...

Осколки нашего - смыло
Слепящим прибоем лет,
И - снова люди без мира -
Мы просто пошли на свет -

Запрячем получше знамя,
Веру, роль и язык,
Положим, как доску, память
С покинутым небом - встык,

Покажем, пока не поздно
Наш жребий - нем и высок -
Дороги, впитавшей звезды,
Ветрам, ушедшим в песок,

Все сказано - Бог с тобою -
Рассеяно в синеве,
Дрожи, мимолетность боли,
Снежинкой на рукаве!

А значит, уже не надо
Ни двери, ни к ней ключа -
Присядем над лунным садом,
Согреем горчащий чай -

Безсильны и благодарны...
Но - чуть открути назад:
У всех разгромленных армий
Был свой последний парад.

Оставляем искания,
как дырявые сети,
Звонкой чашей пролитые
по земле города,

В тусклый парус раскаянья
упирается ветер,
В скользких трюмах отжитого
громыхает вода.

Миг сомнительной ценности -
мой последний экзамен,
Том неясного авторства -
но его и держись -

За ломоть современности
с ледяными глазами -
Как-то скоро и запросто -
нами отдана жизнь.

В брызги пламени звездного,
в толщу гаснущей речи -
Жалкий ком человечины,
уходящий на дно.

Лентой зимнего воздуха
укользнувшая вечность -
Ни на что не отвечено,
никому не дано.

Как снег, расступается сон, никого не виня,
Качнув еще тускло-лиловые контуры дня,

Кораблики душ упираются в пристани тел -
И нужно ли быть благодарным за прежнюю тень,

За низкое небо, сквозящее в памяти щель,
За все, что разбросано в мире померкших вещей,

За привкус безумия, ставший слегка солоней,
За век, уходящий из мира по лунной струне?

Нет сил ничего изменить - на сиреневый снег
Чуть слышно выходит такой же, как все, человек -

Пунцовая точка на карте невидимых войн,
Скрипучая дверь, за которой - уже ничего.

Но - где-то на льдинах плывущих сквозь вечность планет -
Нет-нет, а еще промелькнет его меркнущий свет,

И хрупкое имя, от губ ускользнувшее прочь,
Последним земным поцелуем опустится в ночь.

Вот и вырвалась времени звонкая змейка -
Снова в тысячекратно протоптанный путь -
Лишь о спинку заваленной снегом скамейки,
Опершись, эту оттепель шумно вдохнуть.

Вот ваш час, опаленные утром поэты! -
Серый шарик луны улетает в зеро,
Но мы купим - на грошики вязкого света,
Зуд трамваев - и милых волос серебро -

Что-то большее вырванной ветром минуты,
Серых выбоин сердца, точащих лицо,
Что-то большее... Поздно - кольцом парашюта -
На твоем несогревшемся пальце - кольцо.

Все прорвется - маршруткой до Полиграфа,
Безразличным, как вечность, касаньем плеча,
И глаза, точно мытые чашки, молчат -
А во мне проплывали такие жирафы,
Каких сроду не видело озеро Чад!...

Жалким множеством уст повторенная звонкая небыль,
В вечность втоптанный пыл - и не жалуйся - это судьба,
Так спокойны ботинки, торчащие в звездное небо,
След, упершийся в рамку, колючий песок на губах

Но въедается пылью в латунные поры империй,
Желтой коркой забвенья ложится на календари -
Но врывается - время - сквозь душ незажившие двери -
И мы видим, очнувшись, сиреневый берег зари.

Острой точкой на карте торчит оневмевшее сердце,
Значит все - суета, нужно только одно - и всерьез? -
Попытайся, ответь (не люблю этих "жизни и смерти") -
Хоть на этот - (так лучше?) достаточно важный - вопрос.

Остального - не будет,
Сквозь слепящую грань,
Выйдем - уже не люди,
Ребра роняя в рань,

О последнем - не спросим,
Стрелка, прошу, дрожи!
Кончилась даже осень -
Как же прикажешь жить?

Просто ль смахнуть земное
Капелькой с рукава?
Но - под лопаткой ноет -
Значит, душа жива?

Значит, еще страница?
(Дочитав - позову)
Память пробитой птицей
Падает в синеву,

Впрочем - куда же проще? -
Важно одно - вперед!
На ледяную площадь? -
Хоть в ледяной поход!

Все, что на свете мило
В вещмешки завязав,
Где ж ты, новый Корнилов? -
Нам - закрыть бы глаза!

Мы - свое - долетели -
Жаркой каплей с ножа,
Нам теперь - под метелью -
Так просторно лежать.

Фонари, как зверушки, запутали тени,
Странным месивом форм отвердела вода -
Вот и нас донесли ледяные ступени -
Но не спрашивай - даже не знаю, куда.

И с тоскою, понятной лишь бывшим поэтам,
Можно выпить - за острую точку вдали,
За звенящую бездну холодного света,
За пустую, но все-же - поверхность - земли.

Всем молчанием вечера, ставшего фразой,
Всем, разболтанным утренним облачкам,
Всем безсилием душ, не любивших не разу -
До конца, но так часто любивших слегка,

Мы обязаны ломкому лунному краю,
Алой лампе, упершейся зобом в тетрадь,
Этой серой земле... Остального не знаю -
Остальное живым не положено знать.

Вот и кончился день, пощадивший зачем-то меня -
Так присядем с опаской, как выжившие в крушеньи -
И хотя бы теперь попытаемся что-то понять...
Да, задачка не блещет красивым и ясным решеньем,

Но и все остальное на свете - нелепей, чем сны!
Отложи поскорей безполезные горы законов -
Мы не станем хрустящей оберткой чужой белизны -
Будь она ледяной, будь она добела раскаленной!

Нам бы выставить точку - и сердцем учиться молчать,
Когда рушатся рядом вселенных помпезные своды,
Только чувствуя пальцами тусклую твердость ключа,
А душою - не эту потешную, злую свободу -

А свободу искать лишь прозрачного взора небес,
Не держась за грошовый блестки всего остального -
И на глупого Ирода, требующего чудес,
Посмотреть - и уйти, не сказав ни единого слова.

Ну, вот и пробило ноль часов
(Как просто... - лишь шум в ушах)
Опять - под времени колесо?
Но - если нужен лишь шаг -

Застрявший якорь пошел со дна,
Надеждой стиснуло грудь -
Идем? Идем! - Ну что, старина,
Ботинки выбрали путь?

Давай без глупых книжек и схем -
И брось насвистывать гимн!
Еще никто не сумел быть всем -
Попробуй - чем-то одним.

Мы слишком много видели снов,
О кресла потерли мех -
Таких, как мы с тобой, Казанов
Не любят в нынешний век!

Мы долго честно глотали ложь
С карнизов их городов,
Но этой правды ломанный грош -
Поверь, не стоит трудов!

Да, я был принцем - и если жаль,
То нет - ни Офельих черт,
Вот есть - рапира, и есть - кинжал,
Так что же? - в стойку, Лаэрт!

Порою нам кажется - будут всегда -
Соленым комочком несказанных слов -
Под ржавым пролетом - седая вода,
Задворки не лучшего из миров...

Но вздрогнуть - и пригоршней смазанных нот,
Сминаемой пальцами струйкой песка,
Крупинкой молчания - все ускользнет -
Растает поставленное на века.

Присядем, ни разу не встреченный друг,
Наверно, я очень во многом неправ,
Но кто ж угадал, что придется нам вдруг -
Шагнуть из подъезда - в межзвездный расплав,

И - как зацепившие бриз корабли -
Менять кожу паспорта, время и речь?
Ведь то, что нам вверено - не сберегли,
Да вобщем-то и не пытались сберечь...

Как проще - сразу порвать,
Иль ждать, чтобы отзвук стих?
Так странно терять слова
Вовек не хранившим их...

И вот уже целый мир -
Заржал - на дыбы и - вскачь,
Нам больше не быть детьми,
Но женщинам можно - плачь!

Мы все сорвались на свет,
И я - увы - как и ты,
Ну что ж - сохрани билет
Туда, где нет немоты,

Туда, где безсилен яд,
Где даже - прощает сталь,
И лишь тополя парят
Сквозь вечный декафевраль...

Пусть станет тоньше, чем нить,
По нам проведенный мост -
Попробуем как-то жить,
Достать до каких-то звезд -

Прохладно-медвян их свет,
Их строй - полустертый стих,
Средь них настоящих нет,
Но многим хватило их...

На город лег туман потухшим парашютом,
Жизнь впуталась в огней трепещущую сеть,
Эх, знать бы день и час - да выгадать минуту -
Последний круг земли получше рассмотреть.

Минуты не нашли - и часа не узнали,
Как в ту же реку - вскользь в предутреннюю мглу,
Едва задев плечом судьбы диагонали,
Как искорки дождя по сизому стеклу -

Вот сбросило одну - а не рискнуть ли всеми? -
Ведь по земле скользим, ведь дышим - только раз,
Ведь жизнь - нелепый шум - в ней ценно только время,
А время ускользнет от нас.

Неровно и колко
торчат из безмолвия звезды,
Спит розовой коркой
сердцами растоптанный воздух,

Зияет и блещет,
крадущимся шепотом - тает,
Спят старые вещи -
мы их только чудом застали,

А воздух - отхлынет,
смывая нелепые судьбы,
Спят наши пустыни,
спят наши усталые судьи,

Той гранью, с которой
придется идти в одиночку
Спит - где-то под шторой -
последняя ясная точка,

В смешном беспорядке -
незрелым грядущим в пробирке -
Спят чья-то тетрадка,
угольник, линейка и циркуль.

Луна отплывает
лучом по щербатому блюдцу -
И звоном трамвая
нам выпадет жребий проснуться,

Над новым обрывом
прилаживать прежние крылья -
Выходит, что живы -
еще одну ночь переплыли.

Укрывшись под коркой привычных, как пыль, голосов,
Впитавшись, как в вены, в горбатые белые тракты -
Безмолвная драма сквозь нас уходящих часов,
Тоска то ли третьего, то ли четвертого акта...

Но сдвинулось что-то - клубящейся мутью со дна,
И, словно звенящими рельсами - туша трамвая -
Безумием тысяч газеток - прорвется война,
Паучье плетение судеб с углов обрывая.

И - в жадную бездну еще неизвестной цены -
Все, бывшее нашим, обрушится россыпью пенной,
И где-то - за точкой, в которой кончаются сны -
След время сдавит лимонную корку весны,
По-своему горькой, а все-таки - послевоенной...

Пусть синие стены, смотрящие вслед
Пустого пути от ночлега к ночлегу -
Сквозь мерзлое крошево истин и лет -
Еще опрокинутся в зеркало снега,

Ведь к мертвому сердцу прорвется труба -
И вязкие души иссохнут в пустыне,
Вот только иссякнет земная судьба,
Вот пламя, игравшее нами, остынет -

И горькие тайны, как крылья ворон
Взметнутся, рассыплются зраки и сени -
И вот - как морозный, искристый перрон -
Безмолвная, страшная ночь воскресенья.

Что держит нас? - ниточка - имя и речь,
Присевшими птицами - фразы из книжек -
И только. А времени черная течь
Бормочет над спящим - все ниже и ниже...

Через стыки миров, как из снега трава,
Прорывается бронзовой ночи свеченье,
Это сердце пыталось прорваться к словам,
Не изъеденным ржавчиной новых значений,

И по небу - штрихами деревьев и птиц,
И по темным глазницам - слепящими снами -
Миг позора и чести - наш Аустерлиц,
Миг, наверно еще не заслуженный нами.

Хоть не спи - все равно не окончится сон -
Все куда-то летят черно-белые ветви -
Хищной стаей седых батальонных знамен -
Над искрящейся пеной полночного света,

Но отхлынет - и ртутный фонарь в головах,
Снег, скользящий по стеклам постылой квартиры -
Как безцельно и гадко ржавеют слова,
Онемевшие пушки погибшего мира! 

Просыпана времени серая соль,
За пазухой нервно нащупав слова,
Из осени - лунной стальной полосой,
По душам царапнув тоской вещества,

Под мира уже надоевший мотив,
Сквозь прошлых ночей мешковину и шелк,
Колесико сердца чуть-чуть подкрутив,
Поправив бренчащей судьбы ремешок,

На мерзлых полях не оставив следов,
В скрипучие песни не впутав язык,
По головням станций, кострам городов,
По глыбам еще не записанных книг,

Последнюю дверь в коридоре толкнув,
Тень сбросив, как плащ, на стальную кровать -
Уходим. Наверно, уходим ко дну -
Все знаю - лишь имя не в силах назвать.

Что же ты, жизнь? - Только контур тепла по губам,
Сон ни о чем? Ну давай, пошути над судьбою -
Если еще существует на свете судьба,
Кроме одной - отражения сладости в боли,

Времени - в вечности... Ладно, о прочем молчок -
Жизнь провалилась в один разговор о погоде,
По синеватой странице ползет паучок,
Словно тревожная рябь между строчек проходит.

И - отпечатаны в серой руке немоты
Две колеи, пополам разделившие время,
На пробужденья и сны - на снега и цветы,
Миг, чтоб мечтать - и миг молча отбросить мечты,
Как оступившихся ангелов, в звонкую темень.