Пусть в серый день расползутся врозь
Усталость, страх и беда -
Пусть все сойдется, как не сошлось
Еще нигде, никогда,

Пусть ночь будет яркой - и пусть в пути
Тебя поцелует дождь,
Ведь даже если сто лет идти,
Ты ко мне не дойдешь.

Ты верь намекам, приметам, снам -
И первым взорам весны,
Но чтобы в мире встретиться нам -
Нет в мире такой страны.

Последнюю связь - развяжешь,
Потушишь последний свет -
И вроде - все та же тяжесть,
Но только главного - нет.

Лишь птиц крикливое племя,
Лишь всплывший запах волос -
И стылая ночь - и время,
Как странный, немой вопрос.

А где-то средь черных веток -
Такой же, как твой, как мой...
Молчи! - мне жить без ответа,
И без дороги домой.

Ты еще помнишь счастья шрамы,
Читаешь сны и нянчишь боль -
Но ты полюбишь Мандельштама,
А дальше... Вобщем, Бог с тобой -

Под вывескою пароходства
Ты завтра проскользнешь опять,
Нося пленительное сходство
С тем, что живым не должно знать,

Ведь эта поступь, эта поза -
Так неподдативо-легки,
Что в мир, до дыр пропахший прозой,
Слетят случайные стихи.

Их автор ухмыльнется вяло,
Вздохнет - и поплетется прочь...
Но может вместо Лии - Валла
Его обнимет в эту ночь.

Fuimus Troes

Странно ли быть героем?
Стыдно ли ныть на старте?
Мы оставляем Трою -
Тусклой точкой на карте,

Горьким прибоем смыло
Наших друзей и судей,
Помни, что с Троей было -
Больше Трои не будет,

Только столетий топот,
Только море, как лоно -
Плача, ткет Пенелопа,
Бьется в слезах Дидона,

Кто-то влачит победу,
Кто-то - немую рану,
Но Агамемнон - предан,
И Лаэртид - обманут,

Мир пролетает мимо,
Сердце стучит больнее -
Хватит ли славы Рима,
Чтоб оправдать Энея?

Ключ повернется в двери,
Всполох - и сумрак скроет

Этот вздыбленный берег -

Там, где стояла Троя.

Долгим, ноющим взором вслед,
Вечной надписью на песке -
Эта хрупкая кромка лет -
Как усталость чувствовать свет,
Ускользающий по щеке.

Эта вновь ослабшая нить,
Этот ветер, пришедший вспять,
Это злое безсилье жить,
Что-то слышать, что-то читать,
Когда больше - некуда плыть.

Это точка тускло блестит,
Это сердце сжалось, как зверь,
Но все в мире сошлось - прости -
Значит, просто пора идти
И закрыть за собою дверь.

Стихи на перезахоронение каудильо

Смолкнут газеты, как пули, прошедшие мимо,
Смолкнут кварталы последней воздушной тревогой,
Спи, крестоносец, достигший Иерусалима!
Спи, конкистадор, страну покоривший для Бога!

Утро настанет - и взмахом перстов лучезарных
Сбросит со слов и событий забвенья потемки -
А что потомки сварливы и неблагодарны,
Что же тут скажешь? Тем хуже для этих потомков.

Спи, генерал - уже спят твои терции, снится
Павшим их дом, и оливы, и звон на закате,
Снятся любимых лилейные руки и лица,
Не потревожить их сна ни перу, ни лопате -

А когда нужно, пусть рыцарь восстанет, как рыцарь,
А гробокопатель - как гробокопатель.

Может, что-то и было,
А всмотришься - нет,
Просто жизнь подарила
Осенний рассвет,

Ком ночей в одиночку,
Безсонниц в пути,
Но и крылья, и точку,
С которой - лети,

Сквозь ненужный, не новый
Ночной разговор,
Слыша вязью кленовой
Исписанный двор,

Задевая плащами
За ниточки рек,
С городскими вещами
Прощаясь навек,

Сразу станем чужими -
И слижет рассвет
Взор, запавший как имя,
Раз имени нет.

Пусть все, объявшее нас в ночи,
Захлопнет дверь без ключа -
Но эта музыка все звучит -
И ей все больней звучать,

Уходят стрелки, как в бездну лот,
Окурком тлеет рассвет -
Так пусть мои следы заметет
Лиловая вьюга лет,

Ты слишком долго меня влекла
Туда, где забыть легко -
Допьем до дна и сожжем дотла
Остывшую плоть стихов,

И может нежно смолкнет вина,
И осень вспыхнет опять -
Как хрупкий памятник всем, кто знал...
Того, что не надо знать.

Стылой фонарной ртутью пространство блещет,

Сплющенными часами немеет тело,
Время ушло, оставив странные вещи -
И никакой подсказки, что с ними делать...

Страшной тропинкой в вечность путляет полночь,
Где нам достали этой судьбы с дырою?
Многое стерлось в клочья, но все же, помнишь,
Как над тревожным морем стояла Троя?

Может, зрачки блуждающих звезд ответят,
Может, от мира еще хоть что-то осталось...
Нет. Ничего не жалко. Все горше ветер.
Все непокорней оледеневший парус.

Что, все кончилось? Все готово?
Еще раз - посмотри в глаза,
Нам навеки дано - слово,
Но не право его сказать.

Все равно не смахнешь пламень,
Все равно не прочтешь сон
И не сдвинешь с души камень
Онемевших земных имен.

И опять - через дождь - садом,
Стиснув в толще веков - час,
Все так просто! Идти - надо,
А что дальше, решат без нас.

Детская поступь утра - росчерком на асфальте,
Смяты под сердцем тени мимо мелькнувших стран,
Городок - две улицы - Данте и Гарибальди,
Станция, электрички в шумный, серый Милан.

Чуть проступивший ветер тронул кудряшки пиний,
Памятник перед банком глянул синьоре вслед -
Здесь следы Бонапарта, сюда бежал Муссолини -
Стынет крохотный кофе, колется яркий свет...

Дробно, как стук в прохладные двери рая,
Узкой усмешкой жизни, замкнувшей круг,
Что-то черкнув размашистым шрифтом Брайля,
Дождик махнул крылом - и ушел на юг.

Значит, опять сквозь прошлое - в одиночку,
Вглубь - к городкам во мгле и векам в пыли,
Вдаль, где дороги мира сойдутся в точку -
В теплую горстку желтой, чужой земли.

Что ты узнал, в их сумерках умирая,
В их изумрудном дне становясь травой?
Дождик прошел - каракули шрифтом Брайля
Меньше минуты блещут нам мостовой.

Под сердцем - пропасть, в спине - дыра,
Но все уж сказано, нам - пора.

По шрамам улиц струится мрак -
Все еще можно сделать не так:

Сорваться в вечность, сойти с ума,
Поставить точку посредь письма,

И, улыбнувшись времени вслед,
В каморке сердца выключить свет.

Забудь, что чудился вкус вины,
Выучи буквы чужой страны -

Ее ухмылки, ее права -
Не спутай с правдой ее слова,

И что тут сделаешь, коль в крови -
Другая быль, другой алфавит?

Город нем, как дорожный знак -
Все еще можно прочесть не так.

Привычный гул в ушах, мир, сброшенный вдвоем,
Как дряблая струна, под сердцем ноет что-то,
Но - нечего жалеть - присядем, разопьем
Звенящие пол-жизни до полета.

Ведь знаю - не свернем, ведь верю - долетим
И выйдем в хмарь на третьей станции до ада...
И снова - стон винтов, и снова - ночь в пути -
Спокойной и безсмысленный громадой.

Со стрелок льется век, от шума меркнет слог,
Чернеют волны, вспышки улиц отражая...
Но поздно - в языке нет нужных сердцу слов,
И все земля - куда не глянь - чужая.

Давай без горьких фраз и жалоб на судьбу -
Вот льстивый свет приморского заката
Скользит по граням отмененных букв,
Вот улочка, ведущая в трубу -
Мы здесь прошли вдвоем когда-то...

И что теперь делить, когда - почти дотла!
Больная грудь Восточного вокзала
Торчит, как кость из ржавого котла;
Но - даже позабыв, кто ты была,
И толком не поняв, что ты сказала...

Нет, не о чем роптать - и даже хныкать - нет -
В опавшем парке, в жадном старом доме
Я знал, как усмехнуться ветру вслед,
Как выйти в круг, как вытащить билет -
И даже не взглянуть на номер.

Полно, приестся свобода
Горьким безсилием быть -
Помнишь, как дикого меда
Нам предложили отпить?

Мед этот странен и тонок
Стрелкой, сорвавшейся вспять,
Сладок, как первый ребенок,
Дерзок, как взрослая стать,

Дик, как светила в зените,
Темен - провалами глаз,
Туго натянутой нитью
Соединявшего нас,

Страшен - рассказанной тайной,
Шепотом, звавшим на пир,
Как немоту, как случайность,
С сердца смывающим мир... 

Дорожные стансы

Когда города, где мы жадно скитались с тобой,
Стираясь, осыплются в памяти тусклые недра,
Над лодкой рассвета померкнут звездой голубой -
Останется запах сосны, кипариса и кедра,
И - тающим сгустком земного - останется боль.

Когда над порогом привычно главы преклоняя,
Мы в жалком каком-то усильи посмотрим назад,
(Не то все прощая, не то еще раз обвиняя)
О чем еле слышно шепнет прародительский сад,
Что мы так давно на тревоги и сны променяли?

Когда эта пропасть назад отпускала улов!
И, скинув как плащ, полегчавшую корку былого,
Мы станем над грудой уже отпустивших узлов -
Вот все рассыпается в прах, но останется слово,
Чтоб вспыхнуть над толщей других недосказанных слов.

Вновь тобой недовольна свобода,
И помялась в кармане мечта,
Но шагни в немоту непогоды
Из-под влажного века моста -

Вот всем мерам последняя мера,
Вот черта всем делам на земле -
Лиссабонская звонкая серость,
Обмелевшая точка во мгле.

Нет, еще не прошептано что-то -
И цеплятся шалая мысль
За рассвет, за шасси самолета,
Пустоту уносящего ввысь -

Ты был странен, был дерзок и нежен,
Но все кончилось скоро - и что ж?
Усмехнись мне твоим ажулежу
Сквозь тупой атлантический дождь!

Все распалось, как странный сон,
Как нелепый выход на бис -
Вот тебе и весь Лиссабон! -
Остальное сломал маркиз,

Остальное сжалось бедой,
Побелело горсткой золы,
Предрассветной, горькой звездой
Сквозь последний клок полумглы -

Только стрелки еще в пути,
Еще теплятся сгустки лет -
Что нам стоит землю пройти
И свалиться в этот рассвет!

Вдоль тревожной кромки воды,
За парящим в окне хвостом
Их последней слепой звезды,
Оставляющей гулкий дом -

Так уходит мраморный лев,
Так роняет слезу металл,
Так поглотит пространства зев
То, что рушил Господень гнев,
То, что строил маркиз Помбал...

Стал сединой - век,
Мир под тобой - нем,
Я бы узнал всех,
Я бы кивнул - всем,

Только нет сил знать,
Ждать, не разжав рук,
Кто-то пройдет вспять
Тот же земной круг,

В ту же зарю - верь,
К той же золе лет,
Так же прикрыв дверь,
Так же задув свет,

В сердце согрев сталь,
В доме найдя дно -
И отплывет вдаль
Серый корабль снов,

И, закрутив снег,
Ночь настучит гимн...
Все, что ты дашь мне
Не говори им.

Свое отлетали -
Теперь - навсегда -
Без роду и племени,
Ввек в одиночку -
За стены из стали,
За стекла из льда -
В ту, стертую поступью времени
Точку.

Вновь, в пальцах сминая,
Обломки минут,
Пока что не померли -
Дышим! Не тесно!
А дальше - не знаю,
Меня позовут -
По имени - или по номеру
Места.

И, робко поверив,
Что снова - ничей,
Замазав вину и
Фигурки расставив,
Поморщась, отмерив
Бессонных ночей -
В звенящую краткость шагнул -
И растаял.

Тот же дом, те же руки пожали,
Тот же взор оступился в окно,
Да, все помню - пустыня, скрижали,
Только, Боже мой, как же давно!

Мир, безбровым светилом соженный,
Гор повисшая в сумерках цепь -
По ту сторону Самбатиона -
Верь-не верь - все такая же степь!

Ты все выучишь - меру, свободу,
Стать ... и пустошь истоптанных лет,
Станешь так же ворчать на погоду,
Лишь над миром, которого нет -

Словно жажда иного исхода -
Проплывет безысходный рассвет.

Снег вертится сонно,
В слепой белизне города распластались,
Встречай, обреченность -
Пробило двенадцать - и мы улетаем -

Над миром, где тесно
От спящих, над пропастью пенной,
Прости, неизвестность -
Что держит нас в общей вселенной?

Страх прячется в щели,
В зрачках проявляется просинь -
Где груз воплощенья
Как куртку промокшую сбросим?

Раскроем, как складень,
Померкшие окна, пространство поманим -
И горько присядем,
Последний билетик нащупав в кармане...

Не знаю, какая планета
Касается холодно кожи
Полоской вокзального света,
Как многое видевший ножик,

Пространством, несущимся мимо,
Как Стикса усталые волны
(мы все покидали любимых
мы все возвращались к ним в полночь)

Как рыбы, взирают из мрака
Обрюзгшие автомобили,
Белесые буквы: ИТАКА,
Так что же - выходим? Доплыли?

Как щупальца, двигает город
Свои ледяные трамваи
(зачем все промчалось так скоро
и как ее Господи звали)

В подъезде - щемяще и сыро,
Блик лампочки лег биссектрисой
(так что же вы сделали с миром
и что же в нем делать Улиссу)

Присядь - что нас держит теперь?
Все смазалось - литеры, лица...
Мир вертится, хлопает дверь,
Остывшее сердце стучится,

И ноют бездомные сны,
И давит щемящая серость
Слепой евразийской весны,
Возлюбленной Агасфера.

Наверно, я лучшим не был,
О прочем - додумай сам,
Но впустим ветер -  и в небо,
И коркой горького хлеба
Молчи, покинутый храм.

Наощупь затянут пояс,
О всем, что надо, сказал,
Под сердцем стиснута повесть,
Стучит костяшками поезд,
Неся усталым глазам

Бетонные сны пустыни...
Да, было! Забудь меня -
Пусть блещет тебе отныне
Снег, пишущий по-латыни
Последние строки дня.

Все, что названо - плоско,
Все, что выпало - снег,
Странной зверушкой Босха
Дело идет к весне,

Солнца двинувшим танцем,
Сердцем, втоптанным в боль -
Черным, как плащ испанца,
Белым, как с неба соль,

Всплеском - за край вселенной,
Спуском - в дождь, до нуля...
Все, что нас держит - пена
За кормой корабля.

Просто, больше не надо:
Взор - и забыть его!
Пусть и вывесят в Прадо -
Что тебе до того?

Только проспекты - в спину,

Только прожилки книг,

Только поступь Ирины

Сквозь посмертный дневник... 

Сквозь ткань полумглы проступают сердца,

Шурша, как до стона знакомые вещи,

Недопитым кофе остывшая вечность

Уставилась в нас... значит все - до конца -

Все так же - безмолвно, бескрыло  и просто -

Но время плотнее - над мертвым вчера
Уже розовеет рассвета дыра,

И четче отчаянья хлестская поступь

Сквозь кромку пространства, изжитого мной,
И город, как некогда грозное знамя,
Уходит на дно, оставляя за нами
Лишь ветер и зимнее небо - стеной...

Когда, не простившись с сиянием снежных ночей,
Загнав под подкладку стихов недошептанных споры,
Мы выйдем в тоннель, и отхлынет - отныне ничей,
А все-таки нашими снами исхоженный - город,

И просто - кивнем самым тяжким синицам в руках,
Размажем под носом блаженную эту отраву...
...А пишем?
По мелочи - и - на других языках,
На русские буквы утратив моральное право.

Век прошел неумело,
Как солнечный лучик вдоль кухни...
Если все, что горело,
Безсильно сверкнет - и потухнет,

Что-то нам насулило,
А что-то нахмурилось грозно...
Впрочем, все, что бурлило,
Когда-нибудь точно замерзнет -

Неуклюжее тело -
В растерянной сутолке комнат...
Значит, делай, что делал,
И то, что отчитано, помни,

Чтоб - как камень со склона -
С немыслимой вечности-кручи
К нам скатился бездонный,
Безпомощный - солнечный лучик...

Опять - чужая речь,
Опять спешить, не зная,
Что впишет в эпилог
Нагая тень твоя,
Игра не стоит свеч,
Пора б присесть над краем
Кровоточащих строк
Земного бытия.

Но нам в дорогу, Лот,
И бесполезно спорить,
Пока всему виной
Звенящая печаль -
Твой сумрак, твой исход,
Твое Чермное море,
Бурлящее стеной
У самого плеча.

И вновь сомкнется ночь
Над постаревшим завтра,
И жилкой задрожит
Тупая дробь времен -
Ты знал, что это - дочь,
И все, что дальше - правда,
Нелепая, как жизнь,
И липкая, как сон?