Почти сравняли счет -
Почти набрали цену
Прикосновенья щек.
Что держит нас еще
В растоптанной вселенной?

Все вышло - вот цена.
Возлюбленные - стары,
Страна - давно больна,
Но все зовет со дна
Проклятый плач гитары!

Сомни, переиначь -
Но все опять вернется -
И как усталый врач,
Да - тот же самый плач -
Свинцовых вен коснется.

Но - только не спеши,
Но - доживи до вдоха -
И время не туши!
...на клавиши души
Пролитая эпоха...

Жемчужина потерь уже скакнула в кубок,
И королева, побледнев, отерла губы.
Во мраке скрипнула невидимая дверь -
И безсловесный страж уже кивнул: теперь.
И пусть потом звенят дурного эха трубы -

Пора на сцену. Так... Ты - принц? Тогда я - шут!
Какой на свете акт? А впрочем, не спешу...
Я долго жил - но нажил лишь больные зубы,
И сочинял стихи - как мог - темно и грубо -
Но дай на лунный диск хоть что-то запишу!

Стихи в дорогу

С.Ж.

С проведенной под моим 35 летом,
Ледяной черты - по большому счету - с нуля,
В безответье - чтоб кто-то умер уже с ответом,
От земли - чтоб у сердца где-то была земля.

Дай бутылку неба еще хоть разок откроем,
Отхлебнем - и бросим кварталам вороний клич -
А теперь - красиво и зло - как герой с героем -
Без дурацких шапок, Офелий и Беатрич:

Пусть наш век иссяк - и не нами почато слово -
Нам дана пьянящая стройность правил игры.
Так играем! Дант (не писавший Vita Nuova)
Ждет Вергилия в восемь - над краем черной дыры.

Слово, ставшее ветром,
на вдохе допей,
Поклонись километрам
лиловых степей -

Ведь нам тоже - суглинком
и дробью дождя -
Стать, с крикливого рынка
судьбы уходя.

Тяжело, неумело -
коль вышел наш срок
Отбренчавшее тело -
в бездонный песок,

И сорвавшейся птицей
душа, свысока
Прокричав, растворится,
как в пепле строка,

В всплесках леса, курсивом
плывущих вдали,
В шрамах - самой счастливой
и страшной - земли,

В ее сласти и славе...
Но все - не теперь -
Мы уходим, оставив
незапертой дверь.

Ф.Т.

С устало-гордых губ уже слетела роль,
За ложь хороших книг, за душ тщету и голь
Все ближе час платить невиданную цену,
Пурпурный занавес уже пересекает сцену,
По ниточкам костей уже крадется боль...
Мы выживем. Но как блистательное тленно!

Итак - блажен, кто зван на страшный пир вселенной,
Кто на груди сберег тускнеющий металл,
Не слишком громко жил - и холодно мечтал,
Но бережно собрал пленительного крохи,
И в предрассветный час закрыл глаза эпохи,
И - встав, над ней молитву прочитал.

Когда душа одна
На самый страшный пир
Пойдет, впитав до дна
Весь горький мир,

Рассыплется струна
Блистательных оков -
Пожар какого сна,
Каких стихов,

Какого света тишь,
Какого эха глас -
Душа, ты отразишь
В последний раз?

Меж черных ребер крыш -
В сияющую гладь.
Куда теперь летишь?
Да если б знать!

Сколько мне владеть этим горьким телом
(Обреченно, холодно, неумело)?
Сколько снов устало уйдет в бумагу,
Сколько дней флагштоки увидят флагов?
(А весь выбор - между черным и белым...)

Спи - жерло заката уже остыло,
Но еще под сердцем не все отныло -
Вот и день, и час - выбирай, попробуй -
Между белым гробом - и черным гробом -
И рябым суглинком братской могилы.

Нам сказано: волосы все сочтены -
Потоком молчания смытые лица,
Разбитые письма, звенящие сны -
Полвека назад переставшие сниться -
Остались навек на прозрачных страницах
Раскрытой над полночью полной луны.

А мы?.. Нам лететь в мозаичную тьму,
Лиловую кальку рассвета сминая,
Вонзаясь в издуманных мыслей тюрьму,
Чего-то последнего не вспоминая -
Но тронуть страницу - и пальцы узнают,
И, дрогнув, усталые губы поймут.

Плач

"Дево, нищую душу
Не оставь без приюта!
Все, что делал - порушил,
Все, что знал - перепутал,

На насмешки истратил
Звезд чистейшее слово -
О, Всепетая Мати,
Как ты примешь такого?

Здесь - напасти, там - муки,
Где скитальцу погреться?
Как в сладчайшие руки
Рухнет горькое сердце?

Что мне птичья свобода,
Коль на свете нет места?
Не предай, Воеводо,
Не овергни, Невесто!

Кто в долгах неоплатней?
А все ближе расплата..." -
Тихо молится латник,
Меч целуя крещатый.

Пусть пули горькая милость,
Пусть пыли тусклая ярость -
Нальем до краев усталость -
За все, что не получилось,
За все, что просто забылось! -
В карманах ветра осталось...

Закусим каменной рыбой,
Стальную вспомнив невольно...
Гори, стихов треугольник,
По синей линии сгиба!..
Уже зажило, спасибо...
А как прикоснуться - больно...

Как звезда, беда, посвети!
Небо - ниже, земля, прости -

Дай погрею твою ладонь.
Только б сердца усталый конь
Дотянул еще полпути!

Что еще возможно спасти?
Пару книг - развести огонь,

Посидеть, подумать о том,
Как душа покидает дом,

Как заблещут сосен стволы,
Как накроет осень столы,
Как все скажется, но - потом,

Словаря предрассветной мглы
Протяни предпоследний том.

Попроси - как неба у туч,
Как у черной льдины - воды,

У души, потерявшей луч
Самой горькой в мире звезды,
Попроси хоть какой-то ключ.

Нам бы только дверцу открыть,
Горький воздух отпить на треть,
До земли изгнанья доплыть,
Доскакать - и выбросить плеть.

Попроси у мира тепла -
И смотри, как падает снег
В дыры душ, дожженных дотла...

Мы, как прежде, строим ковчег,
Но все звонче плачет пила.

Из комнаты, где седина, как мох,
Пусти на волю последний вздох,

В зиянии звезд, указавших путь,
Мои следы на земле забудь,

В беззвучном кипении их нулей
Меня принявший рассвет пролей,

Над братской могилой земной любви
Мои стихи, прочитав, порви -

Пусть плащ уходящего дня шуршит
Синим погостом моей души.

Ты просишь пить,
Но выпито вино,
Ты жаждешь жить,
Но жизнь уже ушла -
Не отменить -
И показалось дно
Повисшего, как нить,
Оконного стекла.

Пусть все вернешь -
И сердцу запретишь,
Но время - ложь -
Ему не запретить,
Но небо - нож!
День выскользнул, как мышь,
Но нет, поэт, ты лжешь -
Ты просто хочешь пить.

Но если нить
По-прежнему крепка -
И если жить,
Не собираясь в путь,
Кого винить,
Что ноша так легка -
Ни небо накренить,
Ни землю провернуть!

Впитала ломкий зимний свет
Лиловая бумага,
Над сумраком смешных побед
Забилось сердце флага,

Померк усталых губ металл,
Сомкнулась рук пучина,
Прости - сегодня проиграл
Свой лучший поединок!

Молчи - не надо горьких слов,
И слез - увы - не надо,
Лишь немо опусти весло
В тягучий сумрак сада,

Прощай - мы отпустили сны -
И выпустили вещи,
Лишь горький сок твоей луны
Из длинных глаз заблещет -

И все - у сердца больше нет
Ни имени, ни флага -
Оставь хоть синий силуэт
Плененного Варяга...

Стихи на новый год

С.Ж.

Часы - тюк-тюк - и тишина,
Как кот под дверью.
Как мало важного я знал,
Как мелко верил!

За то, что не запоминал,
А ты - запомнил,
Прости. Я знаю, что цена
Была нескромной...

Но вот - как чудище со дна -
Меня встречаешь.
Давай, последнего вина,
А проще - чаю!

Подумаем, поговорим,
Батон распилим...
Пал первый Рим, пал Третий Рим,
А мы - где были?

И что бросать упреки "им" -
Давай-ка смело -
Руби с плеча - что нам, двоим,
На свете делать?

Не знаешь? Во... Под старый гимн,
Над звездной толщей -
За неизбежность наших зим,
За то, что не дано другим,
За все, что мы не сохраним,
И лучше - молча!

1812 - наступление

Снег - перед нами, снег - за нами -
Просвета нет,
Кружи, дорога - вейся, знамя -
Труби, корнет!

Село сверкнуло из метели -
Уж дню конец,
Звонят ко всенощной - Неделя
Святых Отец.

Какой привал!? Что мелешь, немец -
Помрем с тоски!
Спеть "Украсися Вифлееме" -
И на штыки!

Как расшумевшиеся птицы -
Кто горше всех? -
Свинцовой музыкой напиться -
И сердцем в снег -

Так, чтоб старик Илларионыч
В гробу обнял!
Суровый росчерк эскадрона -
По углям дня,

Взвод на гнедых - и взвод на серых,
Да чтоб не зря -
И за поруганную веру -
И за Царя!

Но снег - налево, снег - направо -
Не разобрать!
Что за война!? Где бродишь, слава?
Но нет, ты глядь:

Два... Три... костра неверным зраком -
И свежий след.
Ну, Матерь Божия... Атаку -
Труби, корнет!

Как жемчуг снов из лунной глубины,
Со дна дна души достал - пьянящую ненужность,
Сверкающую ложь - и капельку вины...
Как горьки губы книг! Молчанье безоружно
Пред страшной глыбой этой тишины.

Но вновь в заботах мыслей египтяне -
Слагаются стихи, как грани пирамид,
И Петр с Андреем вновь запутались с сетями,
Но времени безжалостный магнит
Жестянки дней за грань пространства тянет...

Ночь на поле под Эйлау

К спящим в звездном стекле
Фиолетовым елям -
По хрустящей золе,
По замершим шинелям,

По ослепшим очам
Ослепительных судеб.
Им - земля и свеча,
Ну а с нами - что будет?

Пыль оставленных стран
Не ответит, но жребий
Брошен - бей, барабан!
До привала на небе!

Ввысь - по скользкой золе,
К ускользающей цели.

Ничего на земле
Уберечь не умели!

Конь - и белое поле -
Ты не скажешь - f3? b1?
Предпоследняя повесть,
Последний прыжок до седин -
Так хотелось доспорить -
Но рана все горше - и вскоре -
Повалится в пыль паладин...

Но мы вспомним, утащим,
Напишем кипящим свинцом
Повесть - с самым пьянящим,
Слегка нереальным концом!
А ты жил с настоящим -
Не в углу на гвозде, а на венах висящим
Венцом?

Было? Знаю, что было -
Но ведь до конца не сбылось!
Отбурлило, отныло,
На крыльях морщин унеслось,

На иголках замершего мира
Сияньем осталось.
Покопайся, поройся - и вырой -
Хоть самую малость -

Искру, капельку, лучик,
Притихший бубенчик шута...
Да, мне чуточку лучше,
Но чтобы - вслепую - с листа -

Не сумею - и пробовать,
Нет, не просите - не буду!
Пусть до гроба,
Но - робко паря над ступеньками чуда...

Птицы
Гнезда обрящут -
Надейся - и бейся во мгле -
Да, как рыцарь,
Летящий
Навстречу слепящей стреле.

Мой век, ты остался
за розовым пламенем счастья и боли,
Ты дышишь в потемках
на ветках созвездий повисшего дома;

Пол-ночи метался -
придумывал схему последнего боя,
Проснулся - и скомкал -
ведь в жизни все будет совсем по-другому...

Сверкают седины,
земля ускользает в биении танца,
Пусть кратко и больно -
проносится воздуха черная птица -

Пусть сердцем о льдину -
я знаю, что нет ни малейшего шанса!
Но смог же разбойник
сподобиться рая без этих дурных репетиций!..

К.К.

Знай - лишь боль все прочтет, не солжет, не сорвется на юг,
Лишь к ее угловатой щеке я всегда мог прижаться...
Ты бросаешь "до завтра", но завтра растает, мой друг -
Не проси у Всевышнего силы - и цепкости - рук,
Чтоб мгновением дольше над центром земли продержаться,

Не дыши слишком часто - и слов пятачки не истрать
В бесконечном метро тесной, тусклой и талой столицы -
Пусть свидетели будут - луна на плече и тетрадь,
Поучись у секунд, как без жалоб, без поз - умирать -
Ведь с какой-то из них и тебе - долететь и разбиться...

Когда земля оборвется
на самой сладостной ноте,
Вдоль стершихся граней плоти
заструится дыханье,

Винт времени провернется,
сердце лопнет в полете -
И неба крохотный плотик
Опрокинется в пламя,

В тонущий край колодца
тщетно впившись руками,
Смогу ли тогда - стихами,
ледяными, как солнце...

Как в клавиши листьев стремительный дождь,
Врывается в ребра шипящее слово,
А следом - немыслимо-сладкая дрожь
По венам - и сердцу не надо другого -
Лишь эта решетка - и эти оковы,

Лишь этот - сквозь усмехнувшийся грош!

Не выплесни блик, не смахни паутину -
Что медлишь? Сожми ускользающий нож -
И режь на кусочки сырую картину!
Лишь ноет душа проржавевшей махиной -
И капает с пальцев поэзии дивная ложь...

Притихло - пытаясь последнее вспомнить
Со дна полосатого сумрака комнат,

По брызгам иссякшего стихотворенья -
Сходитесь ко мне, мои прежние тени,

Кипящую каплю земного пролейте,
Сыграйте на слез ускользающей флейте,

На клавишах мимо пронесшихся веток
Сыграйте мелодию хриплого века.

Сыграйте - и века кусочек отмерьте -
По лестнице жизни, по лестнице смерти

Звезда тишины от меня убегает -
Найдется ль в дымящемся небе другая?

Трудись, не ища оправдания лунному кругу,
Снежикам в ладони - и листьям на шрамах асфальта -
Лишь стебли упрямых и верных сердец прорастают сквозь вьюгу -
И все удивятся, как ясно и нежно, друг к другу
Припав, зазвучали случайные капельки смальты...

И звезды, увидев, поймут, как печально и мало
Сверкали над миром... Поет сквозь бессоницу автор,
Стрекочут пружины и шестерни пятого акта,
Последняя реплика скоро заплещет над залом -
Стар трагик, не слышал, что все разбежались во время антракта!

Мы устали стихами распахивать льдины страниц -
И бросать в них прошедшей любви почерневшие зерна,
Если можно еще сохранить хоть клочок - сохрани,
Если душно и тесно со мной - прогони,
Но боюсь, опустевшему сердцу не станет просторно...

По лиловому небу устало идут облака,
Меркнет время, ребристая роза трамвая
В серебристых ветвях замирает, как в мертвых руках.
Можно вспомнить за миг - и потратить века
По строке, по крупице, по капельке все забывая...

Природа груба и сурова - я знаю -
но ложь - в человеке,
А в мире все просто, как горькое чудо,
все честно - не смейся.

Младенца Пелида опыть окунают
в подземные реки -
Увы - ведь безсмертье - всегда и повсюду -
вскрывается смертью.

Но солнце из бездны погибшего лета
взирает все реже,
И сердце опять налетает на жало
забытых ошибок -

Так Петр в серебристую толщу рассвета
забрасывал мрежи,
Уже и не веря, что в море осталась
какая-то рыба...

А помнишь - тяжестью сладчайшей из планет
Полны до губ - и гроздь ее сорвали?
Смотри, как холодеет свет
Твоих прекрасно-горьких лет!
Что, в адских сумерках и Это забывают?

Промокшая душа, над пламенем склонись -
Мы все сквозь звон кипящих истин пали,
Но, птица памяти, вернись
В нечеловеческую высь -
И вновь лети в наш мир, на брызги рассыпаясь!

Отвыли, упали,
как черные листья в беззвучье вселенной,
Жизнь, я засыпаю -
пусть строчки останутся пеплом и пеной.

Земля, я прощаюсь -
и льюсь через край приоткрывшейся бездны,
Да, мы обещали,
ты помнишь? Так искренне - так безполезно!

А можно? Мне руку -
и молча пойдем по щербатой аллее...
Найдется ли мука
еще безответнее, чище, милее?

Плачь, глаз тепловоза,
вой в сумраке, сердца подводная лодка!
Как темная роза,
летит, кувыркаясь прощальная нотка.

Александрийским гусарам

Разрывы - стенами,
шрапнели роса,
Мчись, черное знамя
безсмертных гусар -

Оскаленный череп -
на месте орла,
Земля - как качели -
и небо - дотла!

"Ко Спасу, Никола,
о нас помолись!" -
И сабля, как молот,
вздымается ввысь,

Молитва - и выстрел -
Суворов учил.
"Спаси нас, Пречистая,
не премолчи!"

Ты верен? За нами! -
ведь сладостный дар -
Безсмертье под знаменем
черных гусар.

Ты ранен? Сквозь муки
увидишь - о сон! -
Лилейные руки
Великих Княжон.

Ты смертен? Но черви
узнают во мгле
Серебряный череп
на черном челе.

Душе, оплавившей
струну сладчайшей раны,
Приснилось - помните?..
Но нет - мы слишком стары -

Лишь пыль на клавишах
сердечного органа,
И в грязной комнате
роскошный дым сигары.

И снова вынырнет
прекрасная усталость -
Блестит и дразнится -
ни боли, ни движенья -

Душа как вымерла -
что у нее осталось?
Тоска предпразднества,
покой и пораженье.

Ты знаешь, душ суровый Врач,
Как веку предстою,
Как наш с ним 35 матч
Кончается вничью.

Не слишком сложно душу в рвань
Щемящих звезд одеть,
Но как у века взять реванш -
По крайней мере, где?

Вперед - по хрупкому мосту -
Смелей, душа, иди -
Ведь Родос тут - и прыгать тут;
Что там - не нам судить!

Как в самый день Бородина,
Давай, солдат - налью
Тебе последнего вина -
А дальше - хоть вничью!

Ко мне зашла звезда,
сожженная тобой,
Последним из живых,
державших розы рая -

На вечер? навсегда?
но безответна боль,
Оставьте русский стих -
он умирает.

Но, запахнув плащи
уже не юных тел,
Но сердца парашют
сложив, разгладив стропы -

Поверь и трепещи -
на страшной высоте
Сорвусь - и задышу
тобой, Петрополь!

Пусть выспренним ямбом в кромешную в тьму,
Пусть в небо, пусть в яму, но ведь - одному!

Пусть стомиллиардным - ведь страшно, как первым,
По стеклам мансарды, по веточкам нерва,

По спящей Европе - чтоб пальцы прочли
Сонеты с надгробий иссохшей земли -

Он знает лазейки... Но тише - не смейте! -
Он дышит на синее зеркало смерти -

Сквозь Дании духа ночную тюрьму,
Но - руку! - Офелия снится ему...

Седины силуэт,
тень одежды на трещинках стула,
Исчезающий дом,
ожиданья поющая ось -

Не о сказанном, нет -
а о том, что от нас ускользнуло,
Лишь, коснувшись крылом,
в серебристую даль унеслось.

А, когда ты придешь,
мы раздуем лохматое пламя,
Наш рассвет будет нем,
как остывшая сковорода.

Что вчерашнее? Ложь -
вспомним то, чего не было с нами -
И - я знаю - не будет - ни с кем,
ни за что, никогда.

Великое отступление

Победитель - тот, кто в себе придавил молву.
Надо много сил - попроси у стального солнца,
У свинцовых сосен, у рыжих репьев во рву,
И - терпи - при любых вестях - ведь еще придется
Отступать до святынь Москвы - и отдать Москву.

Но зачем это слово вырвалось? Я живу,
Семена моих глаз еще в борозду не пали,
Мое сердце еще не прыгнуло в синеву,
Мы опять разбиты, преданы, отступаем,
Но последний из нас, отстав, подожжет Москву!

Щебечет дорога, но голых пространств не поклонник,
Уж лучше - одни на забытой в архивах планете -
Останемся в доме, где нежно-щербат подоконник -
И письменный стол утомительно-ветхозаветен.

Обжитые памятью вещи - и взрослые дети -
Что так же удержит над краем сурового мира?
Но снова не спал - в дырах сердца витийствовал ветер -
И рваная ночь разрождалась конем командира...

Шаг, который выбил души стекло,
Миг меж тихим "хрупки" и черным "тленны",
Напоследок в бездну вонзи весло -
И лети сквозь мрак непослушных слов -
В предрассветье, в ртуть и свинец вселенной.

Здесь земля кончается - дай воды,
Лишь шипящий выдох - и сны свободны,
Как по звездам тонкого льда следы,
Как клочки утраченных книг, горды,
Как просторы зимней земли, безплодны!

Почти уже рассвет - струится тень, бросая
Осколки вечности в сиреневой пыли,
Кусочки звезд... Пора - прозрачно угасают
Снов тонущие в небе корабли
Как мы пойдем туда, знакомых душ касаясь -

И окунаясь в них? В последний раз верни
В твоих ладонях спавшие планеты,
На дне твоих молитв растаявшие дни,
Мы будем вместе - там, куда не брызнет лето -
Лишь мой картонный меч со мной похорони!

Запомни - все было, а будет - лишь дождь.
Не рвись - откричавшую боль не вернешь,

И новой - охрипшей - уже не заменишь.
Лишь капля со дна, поднимаясь по вене,

Твой мир розоватым огнем озарит,
А может - бежать, бросив времени щит?

Лишь - там, куда нету полночного рейса -
Приляжет душа. Затаись - не надейся -

Пусть смолкнет - и берег, казавшийся сном,
Вдруг ясно предстанет в сияньи ночном.

Еще не сросся мир, еще рассвет не высох,
А клинописный дождь уже влечет меня,
Больной трамвай хрустит оберткой дня -
И в клекоте стихов трепещет лук Париса...
Вздохнуть - как опустевший плащ обнять.

Но вновь, вгрызаясь в дни, скрежещет сердца крыса;
Пора ряды фигур поправить - и понять:
Весь темный плеск душевного огня,
Весь светлый сумрак книг - на корни кипариса -
В такой же хрупкий день придется разменять...

Все думал: мы будем... но - подлое чувство: мы были!
А что-то все держит в надтреснутом теле -
О чем-то последнем забыли,
Над чем-то - на долю секунды - застыли -
И вновь - дребезжащей походкой - сквозь мир полетели...

Но - смолкнем - уже преклонилось холодное солнце
К железным ступеням привычного ада,
Над входом пар времени вьется...
Зачем это черное сердце все бьется?
Увы, я не знаю - но может быть, знать и не надо...

Я оставил глаза
в хризантемах полночных обоев,
Я вернулся назад
хрустом времени, шорохом хвои,

Не гони - я дышал,
гладил землю стремительной тенью,
Просто ноет душа,
видя неба стальные ступени.

Снова ночь - приходи
в обожженные звезды глядеться,
В ускользающий диск
все на свете узнавшего сердца -

Попытаемся жить,
гладить иглы лохматого мрака,
Только как переплыть
бездну глаз, разучившихся плакать?

Безсильно, безкрыло
упала в подушку душа -
Еще не могила -
еще неуверенный шаг

В закат, за которым
не спросим уже ни о чем,
Но лошади - шпоры,
но страннику - посох и челн.

Засохшие звезды,
последняя сладость - дышать,
Израненый воздух
проталкивать в грудь неспеша.

Вдоль неба, вдоль боли
спускаюсь с придуманных гор,
К последнему бою
под выцветший флаг созывает фальшивящий горн!

Отыграло, отныло, в очах оттемнело -
Но еще есть вино - и еще есть одна,
Опаленная общим рассветом вина.
На одно - растворенное меркнущим воздухом тело -

Две - проросших корнями друг в друга - но разных - души.
Но я знаю - сегодня мы выпьем до дна -
Обреченно, торжественно и неумело -
Эту бездну, которой ни вырвать уже, ни зашить,

Но прошу - если можно еще не спешить -
Не спеши, чтоб мгновением дольше последнее небо алело!

Край дороги, теряющий краски,
Все безжалостей осени жало,
Все томительней, все невозможней
Небо в чашке остывшего чая -

Мы храним потемневшие маски
Отмелькавших в ночи карнавалов -
И в камнями украшенных ножнах
Деревянные шпаги скучают.

Чем мы стали? Сиянием пыли -
Те же книжки, газетки, надежды
(Ведь когда-то мы были не против) -
В тех же сумерках - те же сомненья...

Жизнь прошла, а меча не купили,
Только бисерно блещут одежды -
Продолженьем поношенной плоти,
Самым горьким из всех обвинений.

Мы как-то уродливо, глупо крылаты!
Скрежещут стихов заржавевшие латы,

Сквозь полночь - на свечку, на крик, на удачу
(Скорее бы рухнула белая кляча!)

Но нам, дон-кихотам, неведомо счастье -
Залазь, старина, в театральное платье!

Не надо, что болен, что брошен, что ранен -
Свой шлем из фольги не забудь на диване!

Ты будешь всемирным, сверкающим, юным -
Лишь вдарь по поэзии сорванным струнам -

И надо ж! Их смех - хрипловатый, но милый -
Блеснет над бурьяном ходячей могилы!

В прицел рассвета - быть может, рай -
а может - просто промерзший сад...
Застынь, предательский блеск пера,
в стальных от времени волосах!

Не жди улыбок, не помни зла,
сегодня - поздно, сегодня - в бой,
Подняв на галере сердца флаг
с крестом и адамовой головой.

Вперед - не горби усталых плеч,
ни жди подмоги. Весь снег - ничей,
Псалтирь ведь - тоже немного меч -
еще тяжелее иных мечей.

И пусть корона сверкнет в пыли -
взгляни - и мимо. О ней - потом.
Твои - три аршина родной земли,
а большего не приобрел никто.

Когда земля дотла
сожжет твой дерзкий след,
Когда на шрамы лат
осядет пыль побед,

И в чаше седины
утонут сласть и боль,
Когда отпустят сны -
тогда - в последний бой.

Оставив сыну меч,
слуге - багровый стяг,
Безумцам - славы смерч,
жене - любой пустяк,

Не царь, а человек,
дышавший только миг -
Сердечной бездны брег,
дождя и слез язык...

А век? Чем станет век?
унылой стопкой книг.

Отплытье адмирала Того

Ряды цепей и мачт - эскадра, как поэма,
Приказы розданы - в 5:30 ждать вестей.
Зажмуриться на миг, вдохнуть - бросок костей -
И сладко стонет кровь. Но вздох - и сердце немо.
Над самой ледяной из всех смертей
Цветут твоих форштевней хризантемы.

А ты умел дышать, не тронув юный цвет?
По бритве ветра быль соскальзывает в небыль -
И кто потом прочтет свинцово-пенный след?..
Но не ложился штаб, но над Микасой - "Z",
Снег - и улыбка северного неба -
На сущий миг - на 38 лет.

...и некого позвать - и некого винить,
Ладонь прошла сквозь ледяное пламя
Давно умолкших книг. Как воздух сохранить?
Молчат ушедшие пред нами

Сквозь двери, затворенные для нас.
Смолкает сердца чтец, в бездонном храме пусто,
Что нам осталось? Два десятка горьких фраз,
Седая суета искусства,

Нагих, предзимних чувств сосущий душу шум -
Что дальше? Не ответит дерзкий ум.

Бонапарт под Реймсом

Ему еще блещет лихая улыбка событий,
Над тающим полем смолкают команды и горны -
И ночи - последней для многих - сгущается тлен,

Но время уже потянуло прозрачные нити,
И ангел, плывя над Парижем взъерошенным, черным,
Уже отпирает затворы невидимых стен.

Иную звезду кто-то видел в багровом зените,
Все тихо - лишь возится с печкой казачий просфорник,
И старый священник читает: "Отъ мерзкихъ устенъ,
Отъ сквернаго сердца..."

Что, душа, доблистались -
до хрупкого дыма, дотла,
Но под сердцем остались
стихи, как осколки стекла -

До последнего раза,
до той снеговой полосы,
За которой - все сразу -
умолкнут земные часы.

Возле этого вздоха
лишь точка сверкнет на черте,
Позади - мир, эпоха,
а там, впереди, в темноте -

То ли взор, то ли голос,
пронзающий гибнущий дом -
Так - и сиры, и голы -
с последнего пира пойдем.

В годовщину оставления Бонапартом Москвы

Плачь, дерзкий век! Ты ничего не смог
Ответить тишине монашеского гроба -
Благоухает миг твой самый чистый слог,
Благоволит лишь час твой низкий бог -
А дальше - немота и злоба.

Плачь, хрупкий век! Безмолвно-белый Стикс
Блестит сквозь серебро струящихся акаций,
Блеск славы - вновь и вновь - успеет расплескаться,
А сфинкс Египта - и России сфинкс
Молчат над прахом корсиканца.

Пол-земли позади, в крысьих папках желтеют эскизы,
Но пожары влекут - и ботинки послушно спешат,
И над рокотом полночи время идет по карнизу...
Но ты помнишь, чьей крови подтеки чернеют, душа,
На твоих позлащенных - и грубо заштопанных ризах?

Ты еще забыла, чей мукой очерченный взор
На тебе отпечался - нем и мучительно-близок?
Синеватая лампочка сердца, зари коридор,
Неподъемные крылья, все время влекущие низу -
И в неведомый день уводящий над бездной - узор.

На стылой постели
остались лохматые, юные крылья,
До дна долетели -
до легкого вкуса прощанья допили.

Ты теплишься, время?
еще обещаешь пьянящие звезды?
На жаркое темя
топор пустоты опускается - поздно!

Свое отмечтали -
порой - уже тени, порой - еще люди;
Но выстрел в финале,
царь-пушка моя неказистая, будет?

Я думаю - будет,
не зря же в нас бревна закатов горели -
И - в спину - Иуде:
"Пора мне... беги за деньгою скорее!"

Сегодня небеса - как звонкая вода;
О, замершей земли блаженная зола!
Чуть солоней жемчужно-белый хлеб

Известняка тех стен, что ставят навсегда.
Плывут и тонут облаков колокола
В нагих деревьев розовом стекле,

И брошенный цветок - как падшая звезда
За синим лацканом последнего тепла,
Которое я видел на земле.

Я выбрал, мой ослик, дорогу, ты - сено и кров;
Додумаем после - луна, заглянувшая в хлев,
Насвищет нам танец мучительно-чистых листов
На книге скитаний души по прекрасной земле.

А скоро - заря вполнакала, проспекта труба,
Мы жили - и жизнь подавала то камень, то хлеб;
Но я видел счастье - в золе на потухших губах...
Чтоб нам возвращаться - из сумерек - к этой золе!

Время - только б не зря ты лилось по встревоженным струнам!
День среди ноября - удивительно нежный и яркий,
Как святая вода - зримо-звонкий, нетронуто-юный.

Уплыву навсегда по теченью опавшего парка,
Утону сквозь асфальт, допивающий позднее солнце,
Налетает строфа, как ребенок, слепой от подарка,

Холодит и скрипит разболтавшийся метр стихотворца -
Что ты медлишь, пиит - или ржавому сердцу не жарко?

Что, если останется час - и линованный лист -
И брызнут чернила случайного припоминанья
Из серой бумаги трамвайно-струящихся лиц?

А сердце забыло железные розы изгнанья,
А лилии первого снега попрала заря...
Но что заблистает? Прозрачная горечь признанья -

Иль сладкие угли святынь, потревоженных зря?
А может - поношенной памяти детское платье,
Как флаг, заклокочет в лиловых руках ноября...

Но что ж я последние строчки так глупо истратил!?

Что мне вспомнить, прохладную тень обнимая?
Как капризное сердце казалось безбрежным?
Как скользила по жилкам рассвета прямая?

Можно быть до утра отвратительно-нежным,
Можно даже уплыть по вселенскому горю -
Но все это - игрушки - есть спор с неизбежным -

И ничтожнейший шанс устоять в этом споре.

Кто тайком усмехается снам, посылаемым мне?
Или кто подарил мне помятую маску поэта? -
С ней расстаться, как с сердем - и даже немножко больней;

Наши звезды чернеют на отмели лунного света,
Наши кости скучают по черному чреву земли,
Под мостом пролетает со стоном ноябрьская Лета -

Время пробовать вам то, что наши сердца не смогли -
Не испили, пролили, в ночи разомкнули объятья...
Не посмел с ускользающей пулей обняться в пыли -

Как посмею заплакать, прижав твои старые платья?

...а цена? Кто любил, не запомнит цены.
С высоты утопающей в утре звезды -
Через слезы и пепел сгорающей в пальцах свечи -

В глубину умолкающей в сердце струны.
Просто небо расправило крылья беды,
Просто время пришло - собираем мешки и мечи,

Мир стал площе - и мы в нем уже не нужны,
Не ропщи: "что осталось?" - остались следы,
И, когда будут гаснуть осколки земного - молчи!

Из рассвета земля проступает по капле. Земля ли?
Время, громко дыша, подступает, склоняется сонно,
Укрывает, жалеет, теченье на миг замедляя...

Мир - божественно-бледный, слепящий, лазурно-зеленый.

В полной памяти, в среду, постом, на Сосанну и Евпла,
Улыбнувшись дороге и хрупкому пламени кленов,
Причастился земли и кадильного пепла.

На углях гордых губ полнеба сожжено,
Безумье принесло израненные крылья -
Рванулось ввысь - и вновь осыпалось на дно.

Над сердцем - тот же храм из седины и пыли,
Да, отстучали жизнь задорно и легко,
Да, с нежной важностью по жизни отзвонили,

Но не вернется сласть и новизна грехов,
В кармане вечности нащупана прореха -
Засохшие цветы уже чужих стихов

Несу на свалку городского эха.

Город хохощет и свищет, едва заглушая
Плеск Ахерона, бегущего в толще сердец.
В кратере вечера горькое с горьким смешали.

Как из бумажных цветочков - нетленный венец,
Так из бумажных словес плеть судьбы не сплетают.
Все, что имело начало, имеет конец,

Все, что во мраке сверкало, во мраке растает.
Но - так случается - час или два до конца;
Время присело, задумчиво, тихо листая,

Как обгоревшие книги, наши сердца.

Тусклые тысячи живших случайно,
Искорки истин укрывших плащами,
Жадно хранивших нелепые тайны -

Вот леденящая сладость прощанья -
Можно хоть с каждой пылинкой проститься,
Можно неспешно собрать обещанья -

Целую ванну - и в ней утопиться.
Но к неизбежному - легче вслепую -
Пусть угловатого воздуха птица

В замершем сердце присядет, как пуля.
Или - пока не вскрывая ответа,
Как театральная шпага, тупую

Боль - донесу до полоски рассвета?

Теперь о том, что не вместилось в книге сей -
Погасли тополей прохладные колонны,
Волна рассыпалась. Мы разбежались - все -

И складка этих уст не помнит обожженных,
Промерзших чувств (о, полустертые пэоны!) -

Но помнит запах Пенелопы Одиссей,
Но сходит бледный Дант по плитам Ахерона,
Как пес соседки по фонарной полосе...

Ты звал земной любви щемяще-сладкий сон?
Ты ждал?.. остался том, утративший названье,
В ладони тает первый снег имен,
Как горек всепрощающий закон!
Сходящие в сей сад, оставьте упованье...

Но полно - мир плывет по зеркалу страстей
На броненосце пыщащих привычек,
В закате меркнут островки детей -
А ты?.. все помнишь свет по линии ногтей
Сквозь толщи адовы позвавшей Беатриче!?

Я высшей силой, полнотой всезнанья
И первою любовью сотворен...
Входящие, оставьте упованья.
            Inf III:5-9

Что ты мечтал купить на жалкие гроши
Бескрыло-грузных грез - и тусклых озарений
Своей, за краткий век истраченной души?

Теперь пора - присядь на скользкие ступени,
Поройся в сумерках событий - не спеши,
Поплачь, обняв земли недвижные колени,

Но имя всех имен - прошу - не вороши.
Ему прозрачно все - и светочи, и тени,
Но - поздно - тает лед пронзивших нас вершин,

Мы в пляске времени неслись без сожалений -
Теперь хоть сожаленьем не греши!

Уста и ланиты - как маска из гипса,
Но очи исполнены круговращенья
Огня зарожденья, земли умиранья,
Воды возвращенья. О, вещие знаки!

Но поздно - Улисс покидает Калипсо,
Пред ним - дымка дома, сладчайшее мщенье,
И снова - бездонные годы изгнанья...
Но ветер крепчает, но чаша Итаки -

Она, о которой так жадно молился -
Уже наступает на край воплощенья,
Уже упирается в воспоминанья,
Уже задевает за вещи и зраки -

Все звонче, все жарче, все ближе во мраке!

Вот лестница потерь, там - гулкий храм мечтаний,
Ты знаешь - все сошлось, ты видишь - я один,
Но, горький друг, еще - хоть миг не уходи!

Все, что шептала жизнь - лишь падших листьев танец,
Ты знаешь, бедный друг, тоска не перестанет,
Пока парчу на сталь не сменит паладин.

Еще не пролиты свинцовых слез дожди,
А синий уголек конца земных скитаний
Отчетливей горит - и меркнет - впереди.

Мы предали дни, переставшие сниться,
Сиянье души, уходящей ко дну,
И флаг на закате, и кости на флаге.

Глаза перепрыгнули через страницу -
Кто слушал беззвучье? Кто знал тишину,
Скользящую бисерной каплей по фляге,

Входящую мягко и властно, как львица?
Истрачена мелочь последних минут -
На что? На прекраснейший дом из бумаги

Средь гама и копоти вражьей столицы.

Время - выжженный лес из фольги и стекла,
Это октодекабрь - на рентгене зари
Все отчетливей губ синеватая сталь,

Сквозь старинного сердца темнеющий лак -
Капля снежности. Как попрошу: "повтори"?
Но потухшего в этих ладонях не жаль.

На тарелках - земля, и в бокалах - зола,
Но - не прячься, не путайся - тускло гори,
Скомкав ангела памяти нищую шаль!

Прости, я забыл, что пол-времени пройдено вместе,
Что смолкшие клавиши нами игравших веков,
Уже не опустят блаженно-незрячих зрачков.
Земля - как сгоревшая лампочка в голом подъезде,
На отмели мира, средь липких медуз кошельков -
Что тусклому духу прохадный хрусталь облаков,
Что звонко-безмолвные волны и скалы созвездий? -
Он будет дрожать над узором из трех черепков.

Что я? Неупавший жребий? Раскат последнего акта?
Дождя шершавые руки, сдавивишие дня виски?
Светила в предзимнем небе? Горбатое тело тракта?
Доспех в погребальном струге? Железный венец тоски?

Звон слез, предсказанных Еве, в притихшем гуле театра?
Сквозь хриплой полночи звуки тугая поступь строки?
Неведомый плод во чреве стареющей Клеопатры,
Протягивающей гадюке мизинец пухлой руки?..

Мне снилось биенье моря, ты плачешь, моя Цирцея?
Твои ладони, как листья - пунцовой влаги тумана
В надтреснутый кратер сердца плесни мне, седая Геба;

Мне снилась дрожь перекрестья над нашей последней целью,
Все так же стареют вещи, тревожат под утро раны,
Но сжатые в нитку губы уже не коснутся хлеба -

Свинцовые ногти бриза вцепились в рыжие цепи,
Простуженное дыханье стального левиафана,
Несущего груду жизней в провал дождевого неба...

Дверь, ведущая вверх - мы не знали других дверей,
Мы не видели дальше, чем клетки своих рубах,
Но оставили век, как разбуженный Лазарь - гроб,

Сквозь морозное месиво поля лети скорей,
Над последней атакой посмейся - и плачь, труба!
Пусть строка не найдет стихотворца, а пуля - лоб -

Просто горькая соль переплытых с тобой морей
До рассвета сверкала на пивших тебя губах,
Просто поздняя осень связала последний сноп...

Ухожу. Пусть ноябрь в леденящей утробе
Унесет Караваджо пунцового сквера,
В спину смотрит опавшего клена химера;

Сестры хладность и тленность, как вы мне наскучили - обе!

В сердце тонет весло, рассыпается мера,
И проходит осеннего ветра пантера
Меж безмолвно-прекрасных руин и надгробий.

Звонко падает жребий - в те гулкие дни,
Над которыми в небе - бродячей кометы обрубок,

Вспышкой боли cжимаются темные губы.
То, что мы называли любовью, храни-не храни -

Сердце блещет мгновенье, а после - верни -
Выси звенья - и тяжко-блаженное лоно Гекубы!

Мой огонь замирает - не плачь - протяни
Виноградом померкшего рая подкрашенный кубок.

Ржаво-багровую кромку светила
Переступая, как линию нот -
В сумрак симфонии меркнущих красок;

Как в ледяное молчанье могилы
Пыл любопытного сердца сойдет?
Тускло, как звезды последнего часа,

Теплится звонкая горечь кадила,
Ветер, как падшия листья, несет
Полуовалы покинутых масок...

Так прощается осень с деревьями, ставшими старше,
Тлея пеплом ночей, испещренных течением птиц,
Напоследок подставив лиловые, жесткие губы;

Так по лестнице тела слетает душа - марш за маршем,
Замирая в дверях, чуть дыша, край свинцовых глазниц
Отпивает, как поздней любовью отравленный кубок;

Так, стирая черты мимолетного, милого шаржа,
Закрывается черная книга ресниц;
Я читаю ее эпилог - как нескладно... как сладко... как грубо...

Листья памяти падают в чашу допитого дня,
Предпоследние, самые яркие сны хороня,
Сердце стонет псалтирью, я сам дочитаю - не надо.
Ничего? Ничего - только ночи, страниц и огня.

Звезды вытекли - значит, мой карлик, уже без меня -
Вглубь тобой опаленного, тускло-осеннего сада.
Так глаза королевы обломками прежнего взгляда
Облетали кипящий Конкорд, никого не виня.

Так молчание рая скользит по урчанию ада...

Наши флаги забылись, твердыни без приступа пали,
Как погибший корабль, спит на отмели времени дом,
Помнишь гордые тени, когда-то мелькашие в нем?
Входит Эос иссохшая, бледная, полуслепая;
Мир, в котором мы жили, сжигая дворцы, отступает -
И мне встретились всадники мира, в котором умрем.

Что вздыхаешь, бездонную землю изгнанья копая,
Ее черному чреву свой век принося - день за днем?..

Перезвон подстаканников, памяти верхняя полка,

Неужели все кончилось? Но... я не вижу вины -

Да, слегка постарели, но ветру распутий верны,

Да, конечно вернемся! Но... шарф отпечатался колко,

Окрыленность отпала - и музыка имени смолкла -

И бездомное сердце - одно у бездонной стены.

Серебристым дыханьем проносятся прежние сны,

Но - увы, ваша светлость - вот тросточка и треуголка...

Как последние гривни, истрачены календари;

Где блуждаешь, душа, полустертая, полуживая?

Электрический свет, вырываясь из рук, разрывает

Власяницу и бисер дрожащей осенней зари,

Но глаза ее старше, и губы... гори - не гори!

Вот уже отверзается тусклое чрево трамвая -

И стена из Ион крестовидно застыла внутри.

...а куда ни метил, не попал не разу,

В сумерках - безумец, по утрам - изгнанник,

Что храню? Лишь фразу, бледную как стерх,

Пусть заря запомнит крылья этой фразы.

Влага многоточий капает сквозь грани

Каменного серца, брошенного вверх.

Где шершавый голос, где слепящий разум?

Все дрожит и меркнет в городском тумане...

Заплутался в несказанном. Что же теперь?

Пусть бездонно вздохнет незакрытая дверь -

И по миру прольется причудливый след,

Пусть останется сладость нелепых побед -

И немое величье ненужных потерь.

Нить порвалась, но кто-то, склонившись как зверь,

Наш - на донышке века оставленный - свет

Будет жадно глотать, не заметив - поверь -

Как бездарен и стар наши души пронзивший сюжет...

Наши вирши - дешовка, а вечность потребует крови

За последнюю - самую сладкую - каплю вина,

За касанье кипящего тусклыми звезда дна;

Сон надменнаго разума, теплые морды чудовищ,

Бледный череп собрата прилег на моем часослове -

Или это, гуляя всю ночь, городская луна -

Так беззубо и горько - сквозь мглу улыбается нам...

Очертанья иссякшего века. Без дат, без имен -

Бесконечная ночь, бесконечная память Европы,

Сквозь горячие пальцы струится отпущенный сон -

Его время прошло, его город сегодня сожжен;

Память выпила губы, в потемках теряются тропы...

Только мир облетит, как простертый над полночью тополь,

Только мы облетим - и наверно быстрее, чем он.

Гремят комары на прекрасных развалинах мира,

Со стоном приходит волна - и уходит волна -

Лишь брызги отхлынувшей полночи тают на веках;

Звенит тишина, замирает, как лодка, квартира,

Безсонное сердце, немея, проходит до дна

Все грани, все теплые складки соседского эха,

Бормочет стена, подвывает горбатая лира,

Но время, смывая событья, хранит имена -

И звезды теснятся над горьким путем человека...

Боль по капле сошла, я почти до конца разсказал -

Жизнь растает быстрее, чем сердце успеет найти

Ускользающий ключик в траве заплутавшихся слов;

Подними опаленные гаснущим счастьем глаза,

Посмотри - это пена нахлынувших в душу светил!

Шаг - и с пепельным звоном разсыплется мира стекло...

Возвращенье. К чему эта глупая спешка?

Все, как прежде. Никто на земле нас не ждет -

И никто за простуженной дверью не встретит.

Жребий брошен - ты знаешь, что выпала решка,

Что бездонное время уходит вперед -

И мы в этой игре безыскусны, как дети;

Но простреленным флагом струится усмешка,

И сожженное сердце зачем-то живет -

И в провалы отверзшейся вечности метит.

Парафинно-прохладные пальцы осенней зари,

Как смолкающих клавиш, коснулись опущенных век -

Значит, время не умерло - и всепрощающий снег

Нам дает еще день - или два. Не спеши - повтори,

Как пройдем пыль степей, как разрушим пластмассовый Рим,

А когда его снова отстроят, заложим ковчег -

И свечу одиночества горько затеплем внутри.

Как кратко, как хрупко, как колко -

По краю страницы - и ввысь,

И больше не скажешь: "вернись",

Прости, предрассветного шелка

Прозрачной ладошкой коснись.

Дрожащего света иголка

Вонзилась - ну, значит, недолго,

Но - если отпустят - приснись

У края пустеющей сцены,

Как белая птица из пены,

Как беглого имени рысь...

Кто скажет последнюю цену?

Осеннего солнца сирена

В сияньи лазоревых риз.

Знаю, прожито в пыль. Можно не ждать меня -

Просто присядь на киль в нас погибшего дня,

Повороши года, брошенные на мели;

Да, теперь навсегда, но все-таки - как смогли?..

Что разделить на всех, угли книг хороня?

Вот мой последник век... Ладно. Давай коня,

Корку, порох и соль, в спину - зрачков нули.

Просто на эту боль нам не хватит земли.

Навеки, напролет, на память, не читая,

Уже сказав "прости", не дрогни, не пролей,

Я знаю - не успеть, но все-таки - скорей!

Давай теперь - до дна, - к тому ж она - пустая!

И пусть сорвется вниз, трагически блистая,

Последний ключ, ведь там - наверно - нет дверей!..

Мы променяли мир на бисер фонарей,

Который поутру - конечно же - растаял...

Еще немой вопрос не сжег глухой ответ,

Еще в обломках глаз - любви прощальный след,

Но все чего-то ждем, все медлим почему-то,

Все вертим незатейливый сюжет,

И горьким "да" смываем сладостное "нет",

И пьем - и ловим липкие минуты,

Когда изжиты в прах - десятки лет.

До хрупкого эха, до шага, до мига,

До крошек зари на ночном хрустале,

Умолкшие чувства оставив земле,

Свинцовое тело - остывшим веригам,

Да только... души не дописана книга -

Осталась открытой на пыльном столе.

Все понемногу, все наполовину,

Не Гамлет - разодетый принцем шут -

По звонким стогнам полночи спешу -

Отрезать свой кусок, свой кубок опрокинуть,

Как стражники, деревья смотрят в спину...

Пред кем кривляюсь я, кого теперь смешу,

Когда дрожащей на ветру лучиной

Неровный след трагической личины

На стершемся лице по миру проношу?

Тоску не разделишь на всех - только боль растревожишь,

Как горькую правду, прольешь застоявшийся яд,

Но выпить не сможешь... Луны ледяной судия

Проходит без слов, без сомнений. Ты, ведаешь, Боже,

Как с сердем срослась обреченного духа змея,

Как сердце пытается сбросить змеиную кожу -

И бьется - и трется по темным щелям бытия.

Даже краешка слов, даже мысль подпустить не посмели...

Вновь предзимней зари затупившийся нож

Отрезает пол-мира; Тревожней, немее

Челн прощанья стремится сквозь времени мели,

Осыпается истины, память проходит, как дрожь;

Есть негромкая правда, есть тихая ложь -

И их привкуса я до сих пор различать не умею...

Длинный день. Надоело с нахлынувшей осенью спорить?

Серый кофе свари, карту гибнущих царств расстели -

В наши лета пора бы понять: все богатства земли -

Только гладкие камешки с берега горького моря,

В его розовых гранях рождаются хрупкие зори,

В его бархатных складках исчезли твои корабли...

Что ты ищещь на свете? Подумай. Полтинник в пыли?

Постарайся найти - безконечное, чистое - горе.

Чувств нелепая ложь, безконечная ночь ощущений,

По надломленным звездам струится прозрачная пыль,

Это в бездну последнего сына уходит Рахиль,

Это тени приходят - и шепотом просят прощенья -

Так сурово и нежно, как нежно-серьезен священник,

На пергаментный лоб опускающий епитрахиль.

Все молча сосчитал - и холодно отмерил.

О, если бы забыть звенящие листы

Той давней повести, в которую поверил,

Как верят в первый луч на сколе темноты,

Как жадно трогают померкшие мечты,

Пав ниц пред первою потерей -

В какие сумерки тогда б отверзлись двери,

Какие б сны пришли, урча, как звери!..

Но смотрят с райских круч неяркие цветы...

На замерший мир опускается утра топор,

Пора уже в путь; от росы потемнело весло.

Тяжелые капли услышанных полночью слов

Биенье безсильного сердца уносит, как сор,

Но теплые камни слезами измеренных гор

Расскажут о тех, кто скитание, как ремесло

Всю жизнь изучал - и суровое небо влекло,

И хрупкая вера стирала сомнений узор.

Под куполом луны, на полпути до смерти,

Взбираясь сквозь  страстей полуопавший сад,

Поняв, что буря дней не принесет назад

Позавчерашних грез блистательные сети,

Сошел, как в шахту, в собственное сердце,

И там - на скользком дне - увидел ад.

Умчалось темных снов роящееся племя,

Пал предрассветный флер на гулкие пути -

Не седину пустеющих светил,

Не тень безумья, стиснувшую темя -

Сталь и свинец молитв, безжалостных, как время,

По скалам немоты пытаюсь пронести.

Мало меда вкусил, много горькому духу работал,

Даже счастлив бывал, но от счастья оглох и ослеп;

Но пока еще ноги волочат подкрашенный склеп,

Еще память вкушает минувшего жгучие ноты,

И пылают уста - и по-прежнему жаждут чего-то -

Лишь вздыхает душа, не взрастившая истинный хлеб

Над случайным, земным, испеченным из пепла - и пота...

Мы немножко хитрили, а хитрость - обертка беды,

Так что лжец лжет себе, и предатель себя предает.

Вечереет... По пеплу Содома вздыхающий Лот

Поднимается с ведрами горькой пустынной воды -

Как бы ты ни любил, от любимых останется дым,

Как бы ты ни спешил, будет туг, как петля, поворот.

Угли сна 

обожженное сердце забыло,

Тишина

раздувает рассвета кадило,

Ночь уходит безмолвно и грозно, как лев.

Где-то шепчет осеннего ветра могила,

Где-то давняя боль на часок отступила - 

В фиолетовый воздух сошла, догорев.

Сквозь глыбы ночей, как погибшего флота огни -

Предзимние звезды. Над сердцем склонилась тупая,

Пьянящая тяжесть бездумно прочитанных книг,

Кончается воздух, светило живых отступает -

И в жертву Гекате приносит янтарные дни,

А небо - бездонней, мы неба отпили - и пали;

Поплачь, никого не вини, ничего не храни.

Не вини, не гони, не моли -

Дни уходят - от эха, от хлеба -

Вниз по скату - к созвездьям в пыли,

К теплым трещинкам скифскаго неба,

К карим взорам хазарской земли -

Как покинутые корабли,

Ускользая сквозь ризы Эреба.

Пир лета притих, прицепился репей

К блестящей от старости ткани сюжета,

Над чашей, в которой - ни дна, ни ответа,

Как брошенный пес, наклоняйся - и пей

Сапфирные грозди прощального света,

Размашистый почерк осенних степей,

Лиловые розы забытых поэтов...

Зачем нам оставленно именно это?

Как шорох лавров мил прощальному успеху!

О чем заплачешь ты, когда тот самый час

Коснется нежным водопадом меха

Полуоcлепших чувств - и вновь (в который раз!) -

Беззвучно улетит, оставив нас

На растерзанье городскому эху?

День вытек сквозь грязные стекла, кончается яд

В разбитой чернильнице, шепчется ветра кривая;

Как лава, на меркнущим стогнам стекает закат,

Пурпурными складками язвы сует укрывая -

И юные Гипнос и Танатос сходят на град -

Летят - и лампадки измученных душ задувают.

Пусть Парка оборвет пустого сердца пыл,

Пусть тот, кто с пеплом ел - и со слезами пил,

Сжимал десницей меч, а шуйцей - четки,

Осудит век мучительно-короткий;

Пусть пыль с отеческих могил

Подскажет правильные нотки...

...полупрозрачный полумесяц лодки

Пронзает грань земли, где я когда-то жил...

Когда наскучит ожиданья груз,

И ледяная нежность смертных уз

Нас свяжет навсегда, когда позор и слава

Рассыплются, как нить грошовых бус,

Когда остынет чувств дымящаяся лава -

Останется лишь сладковатый вкус

Слов, на которые мы не имели права.

Питомцы воздуха, ночного эха дети... 

Зола не позовет, осколок не ответит,

Допитая вода уже не утолит

Всю жажду дна. Пространства монолит

Нас запер на истоптанной планете;

Наш мир луной безумия залит;

Наш жребий брошен - горсть чужой земли -

И нежный полумрак, вздыхающий о свете...

Пусть забыть. Пусть до края простанства нести

Крошки букв, облетевших на звездное лоно,

Пусть в холодную пристань безсонниц врасти.

Покачнувшийся трап - и - легко, обреченно -

Вниз... 

Плутон приходил за своей Персефоной -

И она его снова сумела простить.

В тягучих сумерках заброшенного сада

Нас собрала отгромыхавшая гроза,

Уже поток потерь не повернуть назад,

Но я читал: в бурлящей бездне ада

У осужденных душ одна отрада -

Других страдальцев жадные глаза.

...просто все сказано слишком давно,

Все предрассветная мгла дочитала,

Слезы сгустились - и стали вином,

Вата безумия стала металлом,

Ты не поверила, ты не роптала,

Влага все слаще, все явственней дно -

Но все равно -

Как бездонно,

как мало!

О, царственной тоски распахнутая птица!

Когда заря сожжет последние страницы,
Растает мелкий шрифт, рассыплются стихи,
Как памятью оплавленные лица,
Наступит тусклый день - поплакать, помолиться,
В неверные слова сложить грехи -

Все по своим местам. А дальше - только сниться.

Осенней светлости стремительный эскиз,
За окнами, как крест, простерт янтарный тополь,
Мы выиграли, но забыли приз.
Нас точит толща лет, нас хлещет дым Европы,

Но мир, взрастивший певг - и кедр - и кипарис -
Еще с хрустальных круч взирает вниз,
И в наш смятенный мир протягивает тропы.
Но если жизнь - лишь осени каприз...

Зола взрастила пыль, волна взбежала вспять,
Все выпило перо, все понесла бумага,
Уже иссякла жизнь, - но теплится тетрадь.

Не плачь - я видел тень чужого флага,
Я слышал сладкое дыханье лотофага,
Я хлеб его вкушал - мне можно умирать.

Приляг... - на медяки безсонных глаз,
На мелочь кратких дней - что нынче купишь?
Всем поровну блестит луны алмаз,
Всем брошен бисер звезд - они бездомней нас!

...но каждая душа свои скрыват струпья,
И нервно пьет чужой любви последний раз...

С.К.

...пусть в недра отца возвращается сын,
Пусть Цезарь восходит в слепящие иды -
Но пена,

но пепел оглохших глубин!
Но нить немоты обрывающий выдох!.. 

... и плачет святой Иоанн Дамаскин
В искрящихся, терпких стихах панихиды.