... и когда нам останется небом пронзенная грусть,
Посеревшие веки и ветром истертые скулы,
По истоптанным улочкам сердца спеша наизусть,
Мы - конечно случайно! - ворвемся и в этот проулок.

Но - куда же ты спрячешь пол-жизни, прожитые врозь? -
Неужели, так просто - в рассвет, на пустую дорогу,
Можно выгнать все то, что во тьме этих вен пронеслось,
Что в каких-то языческих книгах любовью звалось?
Нет, смешная старуха, хоть этого слова не трогай!

У пустой земли - свои законы,
Постоим во мгле, договорим -
Ведь взошли же на такие склоны,
Перешли такие Рубиконы,
Что теперь - на что нам, братец, Рим?

Где ж твоя лаэртова рапира,
Мелкая, нелепая судьба?
Утро серо, сдавленно и сыро,
Мина - лишь для собственного мира,
Пуля - лишь для собственного лба.

Вот и больше не надо делить на двоих
Все, что было - до хрипа, до дрожи...
Неужели все в мире не стоит твоих
Простучавших сапожек?

Можно глянуть и в спину больней, чем в глаза,
Можно сном жить полнее, чем явью,
Только слово, которое нужно сказать
Ничего не поправит.

Замолчи - и ноябрьская эта луна,
И углами израненный ветер -
Лишь протянут прозрачные руки со дна,
Ничего не ответив.

Слишком странной ценою ты выиграл спор,
Но - собрать угольки листопада -
И раздуть на пол-мира наш мертвый костер!
Нет - не надо. Не надо.

Словно из сна, досказанного дождем,
Смотрит фонарь в почти незнакомый дом,

Да, я пришел - ты помнишь меня, сверчок?
Помню, как ямку губ, спусковой крючок,

Тенью стихов, прошептанных при луне,
Помню ракету в мертвенной вышине.

Но - я пришел. И о чем говорить теперь -
Что все дороги мира - сквозь эту дверь?

Сделав лишь первый шаг к неземной тоске,
Что ты оставил от города на песке?

В  синюю дырку шторы уходят дни,
Некого ждать - мы теперь на земле одни,

Страшно сереет в безсонных глазах заря,
В кружке качется корка от фонаря,

Дождь, словно клавиши, трогает имена,
С жалкой, чужой земли усмехаясь нам.

* * *

У края земной пустыни,
Над прожитым наугад
Ты многое понял, циник,
Но - где дорога назад?

Ты будешь слегка расстроен
(Хотя - из тебя - герой?)
Но - нам не идти на Трою -
На всех не настроишь Трой.

Ошибка на сантиметры,
На жалкие пол-часа -
И все - не досталось ветра
В бумажные паруса.

И молча сойдя с дороги
В опавший, но пышный сад,
Ты - только один из многих,
Оставивших только взгляд

На всем, томительно-милом,
На тусклых углях вины,
На пыльной полоске мира
За целый час до войны.

И все пронесется мимо,
Но - можно наперечет -
Тревожно спящей любимой
Еще подышать в плечо,

Пошарить в потемках серых,
Подвинуть крестик на грудь -
И - встать, в свинцовую сферу
Себе пробивая путь.

Не надейся - упрямая стрелка права,
Слишком скоро бездонность посмотрит в глаза -
И от мира останутся только слова,
Но я кажется знаю, что нужно сказать,

Я почти уже верю, что в звездной пыли
Не отыщется - сколько под ней ни кружи -
Ни следа с той тропинки, которой мы шли,
Две колючих перчатки друг в друга вложив.

Цифры вырвались, время склонило свой круг,
Как озябшая лошадь натруженный круп,
Это шаг - прямо в небо разжавшихся рук -
К навсегда недочитанной книге из губ,

Это миг, о котором сомкнувшийся дым
Горьким приступом кашля напомнит живым.

Пойди, поклонись углю и свинцу,
Окурком памяти посвети
Тому, чей путь подошел к концу,
Кому уже точно пора идти -
Лишь веткой вечности по лицу...

Но все, что сказано - доскажи,
Копейки тусклых веков - дотрать,
Тот мир, где ты слишком жадно жил,
Из шахты снов не подымешь вспять.

Спеши, все надо окончить в срок,
Чуть-чуть больней затянуть бинты -
Все.
Вчетверо сложен души листок,
Да нам отмеренной пустоты
Еще - хороший такой - глоток...

* * *

Немного поседел, а так - не изменился,
По-своему смешон, по-своему не нов,
Прости, что я давно тебе не снился,
Я ведь и сам - без настоящих снов.

Но может быть еще бездомная комета -
Из мира в мир вонзаясь, по пути
Тревожным всплеском неземного света
Мой бьющийся в ночи вагон - перекрестит.

И вновь отжитый день уткнется в тяжкий воздух,
И с края языка - сквозь толщу тех же фраз -
Кольнут еще не стершияся звезды,
Со дна молчанья помнящие нас.

Лиловый край зари едва задев плюмажем,
Захлопнув в сердце тень, ненужную сейчас,
Все тихо повторим, все неспеша расскажем -
Одним движеньем губ, одним движеньем глаз.

Стань пеплом, пламя снов, стань отголоском, имя,
Тай, слишком тесный мир - ты обнят и забыт,
Пусть посеревший свод над тропами земными
Попробует на слух тугую дробь копыт.

Спешащие сердца - как чистые тетради,
Смахнув усмешку с губ, согнав слезинку с глаз,
Пусть даже мы зайдем, заговорим, присядем -
Но в глыбах наших тел уже не будет нас.

* * *

Мне тебя хватило на глоток...
В пальцах рассыпается планета,
Как бездонно-горек, как жесток
Мир за огрубевшим краем лета!

Но привычно падает монета,
Немо разгибается росток,
Я конечно не прошу об этом,
Но - до хруста сложенный листок

Что-то нам не сказанное знает.
Так, забейся ветром, боль земная!

Шаг на пошатнувшийся шесток -
И ночное небо за плечами...
Мне тебя хватило на глоток -
На минуту звонкого молчанья.

Однажды кончаются даже дорожные знаки,
Однажды окончит свой пестрый покров Пенелопа,
И ноющим чувством, что ты уже был на Итаке,
Железное море оближет усталые стопы...

Но снова и снова, мерцающей точкой сгорая,
Сдирая одежды кипящего осенью сада,
Мы будем дышать на стекло затворенного рая,
И будем касаться коросты зажившего ада.

Я знаю, и падшим порой оставляются крылья -
Роскошной насмешкой над миром, где плоть не летает...
Что было в той чашке, которую вместе отпили,
Что стало с той книжкой, которую вместе листали?

Пусть оступившихся лестниц марши
Снова сомкнутся над всем, что знал,
С узкой улыбкой не ставших старше
Пойман остывший глоток со дна,

Где-то земля опускает шторы,
Сон осыпается в пустоту,
Жизнь, ты надорванный рубль, который
Нужно отдать вон на том мосту!

Значит, так надо - весне и муке,
Бросив обертку последней лжи,
Птицей безсмертья раскинул руки,
Рыбой беззвучья уста сложил.

Надо только успеть,
Замирая над краем листа,
Позабытую боль
Ощутить, как кольцо парашюта,

Сердцем прыгая в смерть,
Запечатав любимым уста,
Просто пав пред тобой -
Ведь, что главное в мире? - минута -

Бейся - проврана сеть,
Немоты отзвеневшая медь
Еще помнит твой след,
Словно мгла - огонек вполнакала,

А луны - только треть,
А как многое надо стереть
С розоватых манжет
И ползущих ступенек подвала!

Вот и спущен ковчег
Ничего не понявшей души,
Твой последний пароль -
Отраженье в стакане трамвая,

Если ты человек,
То... дружище, зачем так спешить?
Если был им - изволь -
Две монеты - и мы отплываем.

Немота продошла, как рассвет к изголовью,
Еще шаг по земле - и - неужто летим?
Ну а все-таки те, что назвали Любовью
Свою дочь - что пригрезилось им?

Что дохнуло из давнего, липкого лета,
Что разбуженный шторами ветер донес
В эти тонкие ноздри? Не надо ответа -
Ведь и так - горше мира вопрос.

В посиневших дворах разбегаются звуки,
Вот уж право - почти что не чаял дожить -
Неужели вот в эти несмелые руки
Можно, падая, душу вложить?

The Stonewall Jackson's way

Оружье в козлы! Отдохнем -
Войны до завтра нет,
Над тусклым лагерным огнем
Вскипает наш обед,
Чуть слышен Шенандоа ток,
Искрится синих гор отрог,
И Джексон, прозванный Стеной,
Средь нас во мгле ночной.

Здесь каждый помнит - честен, смел -
И шляпа набекрень,
А как он говорить умел
(Хоть слушай целый день)!
Но разве душу сдержит плоть?
Что ж, упокой его Господь,

Мы, Джексон, прозванный Стеной,
Все - за твоей спиной.


Долой же шапки, строй живых!
Отбросив лень и смех,
Попросим о себе самих,
Как он - он нас о всех:
"Прости Свой жезл, Излей Свой меч.
Аминь" - и прямо горы с плеч!
И Джексон, прозванный Стеной,
Царит над тишиной.

Невеста, жди вестей от нас,
Как солнышка в грозу,
Вдова, стряхни с пунцовых глаз
Упрямую слезу,
Жена, терпи, молчи, молись -
Не просто так промчалась жизнь,
Раз Джексон, прозванный Стеной,
Шел с нами путь земной.

Песня в исполнении Теннесси Ерни Форда